Она поспешно объяснила все это Барнаби, несколько раз нервно извинившись, что только зря отнимает у него время. Но, кажется, старший инспектор был ей искренне признателен за то, что пришла. Он не ограничился беглым «спасибо», приняв от нее пакет, а подробно расспросил посетительницу, что привело ее к открытию.
— Ну, вы тогда спросили, не делал ли папа чего-нибудь необычного в последние пару дней…
— Да, я помню.
— В общем, оказалось, что в вечер перед тем, как… он ушел в гостиную с бумагой и ножницами. И долго там сидел. Когда мама пошла узнать, не хочет ли он чаю, папа накричал на нее.
— Что заставило вашу маму подумать, будто он наклеивает вырезки?
— Он что-то вырезал. А на столе стоял клей. И вот еще странность… — поспешно добавила Полин, почувствовав, что Барнаби хочет ее перебить, — он убрал за собой. А это… впервые… это вообще чудо!
— И вот это как раз то, что осталось после того, как он делал вырезки?
— Да, обрезки всякие. Он их бросил в мусорное ведро. Хорошо, что был вторник, а не понедельник, а иначе мусорщики бы все забрали.
У себя в кабинете Барнаби вынул изрезанные листы «Пипл» из пластикового пакета. Передовица «Избиение младенцев» была датирована шестнадцатым августа. Трой, который все еще ошивался на работе, радуясь грядущим сверхурочным, в недоумении перебирал журнальные листы.
— Неужели человека могут пришить за наклеивание вырезок? Не понимаю…
— Он не просто наклеивал вырезки.
— А что тогда?
— Пошевели мозгами.
Трой притворился, что так и сделал, нарочито сдвинул брови, наморщил лоб и напустил на себя сосредоточенный вид. Он готов был уже отказаться от попытки, как вдруг кое-что пришло ему в голову.
— Что бы там Лезерс ни вырезал, для чего-то он это использовал. Так что вырезанных кусков мы не найдем.
— Мы их найдем в целом номере. Отнеси это в дежурку, а потом вели кому-нибудь из ночной смены достать нужный нам выпуск. Тогда и сравним.
— Хорошая мысль, шеф.
Все кажется таким очевидным, когда тебя ткнут в это носом. Почему же ему, Трою, никогда не придет в голову что-нибудь эдакое, поразительное по своей проницательности, что-нибудь оригинальное? Ухватить конец ниточки, которую не заметили другие. Повернуть свидетельские показания так, чтобы они пролили свет на все дело, и довести его до успешного завершения. Вот все, о чем он просит. Шанс заткнуть начальника за пояс, пока тот не ушел на пенсию. Мечтай, солнышко! Мечтай.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Следующим утром Барнаби на лифте спустился в дежурку, молясь о переменах к лучшему. Мало что угнетает сильнее застопорившегося расследования, глухого дела без единой бреши, которую можно углубить, чтобы пробиться к разгадке. Вдруг «вырезки» Чарли окажутся той самой брешью? Коли так, это могло бы изменить настроение Барнаби к лучшему. А после резкого разговора с Джой за завтраком оно явно оставляло желать лучшего.
— Ты не поедешь в участок, Том.
Он встал из-за стола, надел куртку и кружным путем начал пробираться к двери.
— Том!
— А?
— У тебя выходной.
— Кое-что важное обнаружилось вчера. Перед самым моим уходом.
— И?..
— Я подумал, ты предпочтешь, чтобы я занялся этим сегодня, а не возился половину вчерашней ночи.
— А не может кто-нибудь другой «заняться этим», а потом позвонить и сообщить тебе?
— Я бы предпочел сделать это сам…
— Стоит тебе во что-нибудь вцепиться, и ты просто как собака с костью. До смерти боишься, что кто-нибудь отнимет.
— Чепуха. — Барнаби рылся в кармане, нашаривая ключи от машины, и думал: «А что, если Джойс права?» — Во всяком случае, завтра я целый день дома.
— Ты помнишь, что Гэвестоны придут на ужин?
Он совсем забыл.
— Да.
— Самое позднее — в половине седьмого.
— Да! — рявкнул Барнаби, тут же пожалел об этом и подошел к жене с примирительным поцелуем.
Джойс от поцелуя уклонилась, вышла и хлопнула кухонной дверью, а Барнаби в ответ хлопнул входной. Потом он хлопнул дверцей своей «астры» и резко рванул с места, что было на него совсем не похоже. В участке он поднялся в лифте до своего этажа и, поскольку Бог любит троицу, бабахнул еще и дверью своего кабинета.
Он искренне надеялся, что после этой стычки жена и дочь не будут приставать к нему, как они делали время от времени, с разговорами о досрочном выходе на пенсию. Не то чтобы он сам иногда не мечтал о спокойной жизни. Несмотря на командный дух и пьянящее чувство товарищества, на тесные, почти родственные связи, на привычку прикрывать и защищать друг друга, никак не поспоришь с тем, что правоохранительные органы — по крайней мере, верхние их эшелоны — настоящий бассейн с акулами. Вокруг сновали крупные хищные рыбины, щелкая челюстями и шлепая по воде хвостами. Эгоистичные, амбициозные, рвущиеся к цели. Разделять и властвовать.
Берегитесь, пожилые акулы! Неудивительно, что так много этих жалких, выдохшихся созданий вышли в тираж раньше времени и спрятались от борьбы за письменными столами в управлении. Но только не эта старая акула! Старший инспектор Барнаби столько лет провел на переднем крае, что не годится для непыльной, спокойной и беззубой работенки.
Выйдя из лифта, Барнаби столкнулся со своим сержантом, вывалившимся из мужской уборной и благоухающим никотином с высоким содержанием смол.
— Все проверяшь, бросил или нет, Трой?
— Вам хорошо говорить, сэр. От зависимости иногда очень сильно…
— Зависишь?
— Ага. И даже не похвалит никто.
— В смысле?
— Люди, которые никогда не курили. Например, Морин. Они же не знают, что это такое.
Барнаби не был настроен выслушивать чужое брюзжание. Он вошел в дежурку, хлопнул ладонью по полупустой папке на столе и оглядел свою унылую команду. Не просто унылую, а какую-то пришибленную. Барнаби обвел комнату гневным взглядом.
— Где констебль Митчел?
— Едет, — сообщил инспектор Картер. — Она работала в…
— Она не ехать должна, черт побери! Она должна быть здесь. Вы! — Он ткнул пальцем в констебля, примостившегося на письменном столе, как на насесте. — Идите и…
В этот самый момент в комнату ворвалась Кэти Митчел. Улыбающаяся и взволнованная.
— Сэр! Я…
— Вы опоздали.
— Курьер принес журнал только в половине пятого. И было так много клочков и кусочков, что я думала, до скончания века придется собирать.
— Ага, — буркнул Барнаби, — понятно.
— Представляете, столько работы — и все из-за каких-то шести слов.
