– Да и чего тебе дома сидеть? – мигом повеселела Марина. – Погода прекрасная, а времени у тебя до вечера еще вагон и маленькая тележка.
– Почему до вечера? Автобус же в три часа дня приходит.
– Это по будним дням. А сегодня суббота. По субботам и воскресеньям он только два раза в день приезжает.
– Снова ждать до вечера?
– А чего нет? – удивилась Марина. – Посмотри, день-то какой чудесный! Прямо как у Пушкина! Мороз и солнце!
День и впрямь был чудесный. С ярко-голубого неба светило солнышко. Отражаясь в недавно выпавшем чистейшем снегу, оно сверкало так, что глазам было больно. После вчерашнего снегопада заметно потеплело, морозец был совсем легкий, он приятно бодрил и слегка кусал щеки и нос.
– Кстати, тулупчик вчерашний в полную негодность пришел, – сказала Марина. – И пуховичок твой тоже пострадал. Его баба Галя к тете Нюре отнесла, та у нас мастерица по художественной штопке. К вечеру будет готов, а пока что бери мою шубу.
Шуба у Марины была знатная. Длинная, сшитая из черного каракуля, даже по виду очень тяжелая.
Таня буквально утонула в ней. На плечи легла неподъемная тяжесть.
Но Марина пристально наблюдала за девушкой:
– Нравится?
Пришлось Тане изобразить восторг, хотя было видно, что каракуль далеко не новый, шуба была сшита по немодным нынче лекалам. А Тане ее муж дарил шубы и пошикарней. Была у Тани курточка из норки, была парадная шуба из соболя. Вот та была легкой, словно пушинка. Носить ее было одно сплошное удовольствие.
А каракуль лег тяжело, Таня почувствовала, как ее буквально придавило.
– Тебе идет! Ну, пройдись!
Таня послушно сделала несколько шажков по комнате.
– Теперь иди!
В голосе Марины послышались какие-то торжественные нотки. Словно дочь на свидание провожает, вот что подумалось Тане. Или невесту замуж отдает. Но Марина уже справилась со своими эмоциями, и чтобы Таня не медлила, придала ей ускорения, хлопнув по спине так, что Таня буквально вылетела из дома.
Увидев ее, Трезорка выронил кость, которую глодал. А когда Таня двинулась через двор, жалобно заскулил и полез в свою конуру прятаться.
– Неужели я такая страшная?
Трезорка выглянул и несколько раз гавкнул ей вслед.
«Сиди дома, заполошная. Мало тебе вчерашних приключений!»
Но Таня уже неслась вниз к речке. Дорога шла под уклон, двигаться ей было легко. Ярко светило солнышко. Вчерашние неприятности уже совершенно забылись за ночь. Сегодня был новый день – ясный, светлый и праздничный. И Таня засмеялась от переполнявшей ее радости.
Жители Диковинно разделяли ее чувства, все они от мала и до велика выбрались из своих домов, чтобы порезвиться в белоснежном снежку. Кто-то из детей вместе со взрослыми катался на санках и ватрушках, лихо проносясь мимо Тани с горки. Какой-то молодой мужчина запрягал лошадку, которая от нетерпения била ногой твердую накатанную дорогу и грызла удила. Лошадка была красивая, серая в яблоках. А грива и хвост совсем белые.
Таня не удержалась, проходя мимо, погладила лошадь по морде, отчего та фыркнула и потянулась к карману Таниной шубы, учуяла конфеты, которые Марина сунула девушке за услугу.
Давать посторонней лошади шоколад Таня не решилась. И ушла, чувствуя на спине укоряющий взгляд лошади. Зажилила!
Тане стало стыдно. Она вернулась, сунула руку в карман, вытащила конфеты и с радостью обнаружила, что только одна из них шоколадная, остальные карамель и леденцы.
– Скажите, – обратилась она к мужчине, прилаживавшему сбрую на лошадь, – можно дать вашей лошадке конфетку?
– Леденцы Милка любит. Особенно кисленькие.
– У меня как раз с лимончиком, – обрадовалась Таня.
– Ну, дай, в порядке исключения и ради праздника.
Лошадь с аппетитом схрумкала две лимонные карамельки, а шоколадную конфету Таня съела сама. Любила она, когда шоколад на холоде застывает, а потом хрустит под зубами.
Так они стояли рядышком с лошадью, хрумкали и чувствовали, что жизнь в общем-то хорошая штука.
– А вы можете меня тоже покатать? – спросила Таня, с некоторой завистью разглядывая нарядные саночки, в которых были настелены овечьи шкуры мехом наружу, чтобы седокам, во-первых, было мягко, а во-вторых, чтобы можно было в мех закутаться, когда станет совсем холодно.
– Отчего же такую красавицу и не покатать! – весело ответил ей мужчина, который все еще возился с санками. – Сперва Настасью с ребятишками прокачу, а потом и мы с тобой прокатимся.
Что-то не понравилось Тане это предложение. У него, оказывается, и дети есть. И Настасья – это, наверное, жена. Что же Таня при живой жене с мужиком на саночках кататься станет?
Может, кто другой и скажет, что ничего тут особенного нет, но Тане рисковать не хотелось. Вряд ли жена будет довольна, если ее муж отправится на прогулку в обществе молодой незнакомки. Лично она точно не была бы рада такому повороту.
И Таня начала потихоньку отступать.
– Постой! – окликнул ее мужчина. – Куда же ты? А кататься?
Теперь он повернул в ее сторону голову, и Таня мысленно выругалась. Он еще и красавец! Счастливица эта Настасья, которая поедет сейчас с ним кататься.
– Ты чего же? Передумала? Куда уходишь?
– Н-нет, – протянула Таня. – Извините, планы поменялись.
К тому же у Тани и впрямь было дело, которое она не собиралась откладывать. Ей нужно было спуститься к речке, найти иордань, приготовленную загодя для предстоящего вскоре празднования Крещения, и взять оттуда водички. Немножко рановато, если учитывать, что только-только отметили Рождество. Но кто его знает, может, у них тут такие порядки, и иордань готовят задолго до наступления торжественного дня.
Таня помнила, что иордань должна представлять собой вырубленную во льду прорубь в виде креста. Но сколько ни вертела головой по сторонам, ничего похожего на речном льду не увидела. Оставалось предположить, что Марина что-то напутала. Вот только возвращаться с пустыми руками тоже не хотелось.
«Баба Галя так радушно меня приняла, поит и кормит меня уже третий день, а я ей даже воды принести не смогу? Старушка как минимум обидится на меня и будет совершенно права».
Таня снова повертела головой.
Нет, иордани не наблюдается, но зато у берега виднеется просто обычная прорубь. В ней местные жители, преимущественно мужики, купались после бани. Таня вчера это мельком уже видела. Распаренные, они выскакивали из парилки и по мосткам неслись к проруби. Прыгали в нее, освежались, а потом снова спешили греться в парилку. Но сейчас хозяев проруби не было видно, все они были заняты другими делами. В баню они пойдут вечером, а сейчас прорубь вроде как никому не нужна.
