– Итак, что мне удалось накопать про этого человека. Будешь слушать?
– Еще бы!
– Оказывается, всего через несколько месяцев после смерти сестры, похороненной, я уверен, под именем Зины Птахи, Андрей уезжает на Север. Сперва он едет в Магадан, потом во Владивосток, где и оседает окончательно. Назад в Ленинград он больше уже не возвращается. Также нет никаких документальных свидетельств даже его гостевых визитов к родителям. Но перед отъездом он вместе с родителями участвует в родственном обмене, в результате которого все четыре комнаты, полученные от государства, превращаются в две двухкомнатные квартиры, которые затем переходят в собственность старших Лукошкиных – Антонины и ее мужа.
– Дай угадаю их дальнейшую судьбу. Уверен, что, минуя родных детей, квартиры перешли по завещанию Светлане?
– Хм… Насчет родных имею одну поправочку. Мне изначально показалась странной такая холодность к родным сыну и дочери. И если в случае с Леночкой правда вылезла наружу в лице Зинаиды Птахи, то в случае с Андреем мне пришлось покопаться в архивах. Но дело того стоило. Выяснилось, что Андрей со Степаном были усыновлены четой Лукошкиных. Мальчики приходились племянниками Всеволоду, мужу Антонины, они были сыновьями его старшего брата, погибшего во время войны. Мать мальчиков тоже умерла, они остались на попечении деда Михаила Быкова, который затем и передал мальчишек своему младшему сыну, их дяде, на воспитание.
– После этого становится понятной холодность Антонины к этим мальчикам. Они не родные ее сыновья, а всего лишь приемные, да еще взятые в семью по настоянию мужа и свекра. Вряд ли она обрадовалась, когда ей на голову свалились мальчишки, за которыми нужно было следить, которых нужно было кормить, одевать и обувать. Странно, что она вообще согласилась их принять. В те годы государство не приплачивало за приемных детей, не было ни пособий, ни зарплаты опекунам, единственное, наверное, семье полагались льготы как многодетным, но вряд ли это могло примирить Антонину с присутствием в их доме чужих ей мальчишек.
Следователь кашлянул и продолжил:
– Теперь что касается того, почему Всеволод Быков, женившись на Антонине Лукошкиной, взял фамилию жены. По возрасту ему полагалось идти воевать, но после смены фамилии призывного возраста Всеволод Быков внезапно стал резервистом Всеволодом Лукошкиным. Как уж ему удалось приписать себе десять лет, которые и решили дело, я не знаю. Но теперь призвать на фронт его не могли, а добровольцем он воевать не пошел.
– Не слишком-то красивое дельце.
– Теперь насчет той драки, в которой якобы погиб Степан…
Саша затаил дыхание, надеясь услышать новые подробности, но Коршунов отвлекся на вошедшего к нему в кабинет посетителя, а потом и вовсе сказал:
– Мне нужно бежать.
– А что со Степаном-то? И той дракой?
– Договорим об этом позже!
И в трубочке противно пикнуло. Коршунов прервал разговор, и произошло это, как всегда, на самом интересном месте.
Саша расстроился, но несильно. До Заполья оставалось всего пять километров, о чем его услужливо уведомил дорожный указатель. Следуя подсказкам навигатора, Саша со своими компаньонами через несколько минут въехал в деревню.
Заполье оказалось не такой уж маленькой деревушкой, как можно было предположить вначале. Тут насчитывалось с полтора десятка добротных обжитых домов, еще с десяток домиков так-сяк, и лишь несколько домов производили печальное впечатление полных развалюх, еще ждущих своих новых хозяев, способных вдохнуть в эти наделы новую жизнь.
К сожалению, найти деда Михаила Лукошкина или даже просто людей, которые бы про него слышали, оказалось делом непростым.
Саша с ребятами потратили немало времени, прежде чем к ним вышел крепкий на вид еще дяденька, который вместо того, чтобы по примеру других сразу же помотать головой, прищурился, что-то вспоминая.
– Дед Михей? Пасечник?
– Да!
– Так он уж помер давно!
– Это я знаю! А кто-нибудь из его родни? – спросил Саша. – Бабушка Маня, например?
– Эта жива, – с удовольствием произнес дяденька. – Только соваться вам к ней за рассказом о деде Михее не советую.
– Почему? Она же сестра его.
– Сестра. Только не ладили они никогда. Дед Михей, как мне батя рассказывал, правильный был мужик. А бабка Маня… Ну как вам сказать, вот проезжаешь по дороге, смотришь, бабка яблоками торгует, берешь у нее вместе с ведром. И лишь дома обнаруживаешь, что половина яблок гнилье! И это в урожайный год, когда этими яблоками все в округе свиней кормят.
– Жадная?
– Ага. И с гнильцой. Сын у нее такой же был, в город уехал, там обжился. Оно и понятно, в городе и не такое пригодится.
– Где она живет?
– Там, за речкой. Дом с красной крышей, всего один там такой, не ошибешься. Только мой тебе совет, хочешь у нее чего про деда Михея расспросить, притворись, что он или его дети должны вам чего-нибудь или еще как-то иначе насолили. Ругай и его покойника, и всех его детей почем свет стоит. Тогда, возможно, бабка к тебе симпатией и проникнется. Но покупать у нее все равно ничего не покупай, мой тебе в этом совет.
И дядька захлопнул дверь, не пожелав больше ничего прибавить к сказанному. Но Саше было довольно и того, что услышал.
Психологический портрет бабы Мани вырисовывался перед ним во всей своей неприглядности. Но, возможно, у этого соседа было какое-то предвзятое отношение к старушке? Насыпала ему сослепу гнилых яблочек, а он уж и обиделся. Разные бывают люди, нельзя с первого слова каждому доверять.
Дом бабки Мани нашелся быстро. Он и впрямь был один такой… нарядный. Резные наличники на всех окнах были выкрашены в белый цвет и напоминали деревянное кружево. Таким же кружевом были украшены и конек дома, и крыльцо, и балкончик на втором этаже. На всех окнах стояли цветы – красная и розовая герань, полыхающая последним огненным цветением даже в это холодное осеннее время года.
Домик был хорош, садик перед домом ухожен, грядки вылизаны, дорожки подметены. Почему же тогда у Саши от всего этого порядка неприятно скребли кошки на душе и вообще чувство было такое, что они там не только скребутся, но и гадят?
– Зайдем?
Сделать это оказалось не так-то просто. Несмотря на дневное время, калитка у бабы Мани была закрыта на ключ.
На стук никто не ответил.
– Может, дома никого?
– Нет, – возразил Олег, – когда мы подъезжали, я видел, как в эти ворота чья-то машина заехала. Так что хозяева дома.
– У бабы Мани, похоже, гости. Ей не до нас.
Во дворе на специально выложенной камешками площадке стояла чья-то машина.
– Номера питерские.
– Уж не Рома ли это? Если баба Маня – сестра деда Михаила, то она может быть той самой бабой Маней – бабушкой Ромы. Может, это он и пожаловал к своей бабке?
