Излишне говорить, что Риган больше ни разу не выбирала фильмы.
– Луиза, какой фильм ты хочешь посмотреть сегодня вечером?
Та остервенело трет руки, обдумывая вопрос, как если бы от ответа зависела ее жизнь.
– «Звуки музыки»! – наконец говорит она.
Раздаются хлопки и восторженные визги, и только Риган громко стонет.
– Опять? Мы уже смотрели его раз десять! Мы знаем: Джули Эндрюс умеет петь.
Медсестра закатывает глаза.
– Не имеет значения. Это выбор Луизы.
– Тогда могу я пойти к себе, пожалуйста?
– Нет.
– Я сказала пожалуйста.
– А я сказала нет.
Риган понуро опускает голову. Из всех стульев она выбрала тот, что справа от меня. Не знаю почему, но она, похоже, ухватилась за меня. Если честно, это даже неплохо. По крайней мере, есть с кем перекинуться словом.
«У тебя есть дочь!» – шипит мой разум.
Мгновенно почувствовав себя виноватой, я поглаживаю Эвелин по спинке. Конечно, у меня есть дочь, но иногда приятно поговорить с кем-то еще. Я обожаю сладкую улыбку Эвелин и ее пухлые щечки. Обожаю, как она смотрит на меня, как будто я – центр ее вселенной. Я люблю в ней все, но мне необходимо хотя бы небольшое общение со взрослыми.
Медсестра вставляет диск с фильмом. Пока идут титры, она начинает раздавать пластиковые стаканы с попкорном. Свет выключается, и шорохи стихают. Все устраиваются поудобнее, но ничто, даже Джули Эндрюс и ее мелодичный голос, не в силах вытащить меня из реальности. Я чувствую на себе взгляд Риган, но спину мне прожигают еще чьи-то глаза. Но сколько бы раз я ни оборачивалась, я так никого и не вижу.
– Что такое? – спрашивает Риган.
Я поворачиваюсь к телевизору. У меня на руках ерзает Эвелин. Я быстро целую ее в щеку.
– Ничего.
Риган подбрасывает в воздух зерно попкорна, наклоняется вперед и ловит его ртом.
– Да ладно тебе. Если лгать, то уж лгать красиво. Ты могла бы сказать, что делаешь упражнение на растяжку.
– И ты бы мне поверила?
– Нет, но я бы восхитилась твоей изобретательностью.
Я улыбаюсь и смотрю на телеэкран.
– Сколько тебе лет? – что называется, в лоб спрашивает Риган.
Как же быстро она умеет перескакивать с одной темы на другую! Я даже не поспеваю за ней.
– Невежливо спрашивать, кому сколько лет, – отвечаю я.
Риган подбрасывает очередное зерно попкорна, но на этот раз попадает в Эмбер, девушку, сидящую перед нами. Эмбер анорексичка и находится здесь примерно столько же, сколько и я.
Она тощая, как жердь, и, похоже, ей никогда не выйти отсюда.
– Невежливо спрашивать у старых, – парирует Риган. – Итак… сколько тебе?
– Двадцать семь. А тебе?
– Восемьдесят пять, – невозмутимо говорит она. – Я как «Загадочная история Бенджамина Баттона».
Я невольно улыбаюсь.
– Мне двадцать три, – серьезно добавляет она.
Ее ответ меня ошарашивает. Ей не дашь больше восемнадцати. Может, все дело в ее конституции. Бледная кожа натянута на невероятно узкие кости. А может, дело в ее смехе. Он совершенно неподдельный, как будто она крадет у жизни все ее удовольствия и использует их на всю катушку.
Нет, она, конечно, сумасшедшая, в этом нет никаких сомнений, но иногда мне хочется быть такой, как она. Всего на несколько секунд.
– Малышке нравится фильм? – спрашивает она, подбрасывая еще одно зерно попкорна. Оно рикошетом отлетает от головы Эмбер. Ее худые плечи дергаются, и я знаю, что она вот-вот взорвется.
Я осторожно смотрю на Риган.
– Прекрати называть ее малышкой. Ее зовут Эвелин.
Риган в жесте раскаяния протягивает руки.
– Прости, прости. Ну, конечно, Эвелин.
Но я не верю ей и прижимаю Эвелин к себе еще крепче.
– Эвелин нравится этот фильм?
– Она младенец. Она не понимает, что происходит.
– В этом я полностью с тобой согласна, – отвечает Риган.
Она подбрасывает новые зерна попкорна, и несколько раз те попадают ей в рот.
– У тебя ведь здесь не так много друзей, верно?
– Да.
– Тогда дружи со мной, Сладкая Мамочка. Вдвоем мы будем здешними folie à deux. Как тебе моя идея?
– Что такое folie à deux?
Риган поворачивается и коварно улыбается мне.
– Безумие, которым страдают сразу двое.
Прежде чем я успеваю ответить, Эмбер оборачивается и бросает на Риган взгляд, полный ненависти.
– Нельзя ли потише?
– Конечно, можно, но какой в этом прикол?
Эмбер выхватывает у Риган попкорн. Увидев это, одна из медсестер встает.
– Девушки, – предупреждает она.
– Молчим, молчим, – говорит Риган и очаровательно улыбается медсестре.
Та снова садится, и впервые за этот вечер Риган на несколько минут умолкает. Думаю, что это ее лучший результат. При всей ее ненависти к фильму, она ни разу не оторвала взгляд от экрана. У меня же никак не получается сосредоточиться на чем-то. Я все думаю о своем сегодняшнем разговоре с матерью. Когда я сказала ей не возвращаться, я очень надеялась, что она уступит и скажет, что верит мне. Что она будет рядом со мной, пока я буду медленно перебирать свое прошлое.
Неужели я ждала от нее слишком многого? Может быть. А может, я просто слишком низкого мнения о себе. И мне кажется, что в одиночку мне не справиться с этим бременем.
– Почему ты напугана? Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю.
Задыхаясь, я оборачиваюсь. Я искренне ожидаю увидеть позади себя Синклера. Но его там нет.
Фильм продолжается. Эвелин крепко спит, и вскоре я тоже начинаю клевать носом. И вдруг за моей спиной раздаются голоса. Один женский, другой мужской. Я мгновенно сажусь прямо и оборачиваюсь. Мне этот голос знаком. Он вызывает во мне отклик.
Мое сердце бухает, как барабан: я вижу перед собой Синклера. Он стоит у двери и разговаривает с одной из медсестер. Он что-то быстро говорит ей. Лицо у Кейт хмурое, но она не прерывает его. Я попросила доктора Кэллоуэй внести его имя в список посетителей, но выполнила ли она мою просьбу? Боже, я так на это надеюсь!
– На что ты смотришь? Ты должна… – Риган оборачивается и, не договорив, умолкает. – А! Высокий, брюнетистый и опасный. Не нужно объяснять.
– Его зовут Синклер.
Вообще-то, я могла этого не говорить, но мне было приятно слышать его имя. Моим губам нравится его произносить.
