– Я отчетливо помню тот момент, – хрипло говорит он.
Горячий румянец заливает мне лицо и шею. Эта ночь мелькает в моей голове обрывочными кадрами. Ногти, которые впиваются в его кожу. Губы, скользящие по моему телу. Я стряхиваю эти воспоминания, прежде чем они полностью меня поглотят.
Взгляд Синклера прикован к моему лицу, и я знаю: он тоже проигрывает этот момент в своей голове.
– Ты вспомнила что-то еще?
– Нет. – Я шумно выдыхаю. – Я подхожу к последней черте. Я это чувствую. Я вот-вот узнаю правду, и мне страшно увидеть то, что привело меня сюда.
Я прочищаю горло, мне не терпится сменить тему.
– Учитывая, кем мы были и где мы сейчас. Скажи, ты бы… – Я на миг умолкаю и повторяю снова: – Ты бы сделал это снова?
– Абсолютно. Каждую секунду, – мгновенно отвечает он и тут же спрашивает: – С тобой здесь хорошо обращаются?
– Вообще? Или после «инцидента»?
– И то и другое.
Я пожимаю плечами.
– Думаю, в целом хорошо. Но все смотрели на меня, как на ненормальную.
– Я не считаю тебя ненормальной. Я никогда так не подумаю, что бы ни случилось.
Никто ни разу не говорил мне таких слов. Ни-ког-да. После них злость отпускает меня.
Я отдаю себе отчет в том, что Синклер всего в нескольких дюймах от меня. Нас разделяет стол, но это ничего не значит. Я ощущаю его рядом с собой. Чувствую его запах.
Я знаю: он тоже это чувствует.
Буквально день назад мне казалось, что я схожу с ума. Возможно, это все еще так, но когда Синклер смотрит на меня, безумие отступает от меня, и я почти чувствую себя человеком.
Мое сердце колотится о ребра, стучит, как барабан. Это прекрасный звук.
Не обращая внимания на окружающих, Синклер протягивает руку. Он так крепко сжимает мое лицо, как будто боится, что я исчезну. Он притягивает меня к себе, его взгляд пылает желанием.
Наш последний поцелуй был жадным и сильным. Мне бы хватило его до конца моих дней. Этот поцелуй медленнее, но в этом чувствуется отчаяние, как будто он пытается проникнуть внутрь меня и найти ту, кем я когда-то была.
Я приоткрываю рот, и Синклер стонет. Меня охватывают эмоции, они овладевают мной, контролируя каждое мое действие.
Я больше не чувствую себя несчастной и одинокой.
Я смелая.
Я храбрая.
Я решительная.
Как и мое прошлое, этот мужчина вдыхает в меня жизнь.
Руки, державшие мое лицо, скользят ниже, его большие пальцы касаются основания моего горла. Прямо там, где бьется мой пульс. Мой язык искусно скользит по его языку, как будто мы делаем это каждый день.
Я больше не хочу терять это чувство. Я машинально сжимаю кулаки, мои ногти впиваются в кожу. Я хочу протянуть руку. Я хочу прижать его к себе. Мне много чего хочется сделать.
Но пока этого достаточно.
И когда его нет здесь и его слова исчезают, у меня есть это.
– Никаких поцелуев, – рявкает медсестра. И для пущего эффекта хлопает в ладоши. Она приближается к нам, и я приоткрываю глаза.
– Вон! – тычет она пальцем в Синклера.
Но тот никак не реагирует и сверлит меня взглядом. Его глаза помутнели, потускнели от похоти, и я знаю, что ему, как и мне, не хочется прекращать наш поцелуй. Мои легкие расширяются, и я жадно втягиваю в себя воздух.
Похоже, ему есть что сказать, но эту стерву-медсестру это не остановит.
– Вам пора уходить, мистер Монтгомери.
– Да ладно! – огрызается Риган. – Это психушка, а не церковная молодежная группа! Такого шоу я не видела уже несколько недель!
Синклер медленно встает. Я не готова к его уходу, поэтому копирую его движения. Он засовывает руки в карманы и, похоже, собирается отойти. Прежде чем я успеваю передумать, я протягиваю руку и останавливаю его.
– Как ты можешь любить такую, как я? Я сижу в тюрьме для сумасшедших. У меня нет свободы, и я не могу вспомнить куски своего прошлого. Как ты можешь меня любить?
– Ты думаешь, что недостойна любви, и ожидаешь, что я тоже в это поверю, но нет. Ты другое произведение искусства, Виктория. Швы на твоей душе неровные и потрепаны по краям. Но ты была создана такой, и это самое прекрасное, что я когда-либо видел.
Я стою в полной растерянности, не зная, что на это ответить. Синклер грустно улыбается мне.
– Увидимся скоро, хорошо?
С этими словами он уходит. Он идет по коридору, а медсестра все время его ругает.
Я смотрю ему вслед и чувствую, как вокруг моего сердца что-то разбивается.
Слышите биение моего сердца?
Мне больно.
Мне больно.
Мне больно.
31
Мои ноги приводят меня к кабинету доктора Кэллоуэй.
Эвелин осталась со Сьюзен, но мне все равно.
Мне плевать.
Да-да, мне плевать.
Это делает меня ужасной матерью? Абсолютно.
Мой разум – боец на ринге, которого снова и снова бьют словами и объяснениями. Он весь в синяках и ушибах и очень близок к тому, чтобы разбиться вдребезги.
Прежде чем войти в кабинет доктора Кэллоуэй, я стучу. Дверь за мной тихонько закрывается. Я сажусь напротив доктора, сцепив перед собой руки. Мою нервную энергию невозможно сдержать. Она кружит вокруг меня, как пчелиный рой, угрожая атаковать меня в любую секунду.
– У тебя усталый вид, Виктория, – говорит доктор Кэллоуэй. – Ты плохо спишь?
– Я отлично сплю, – бормочу я. Это наглая ложь, но как мне объяснить ей, что голоса в моей голове со временем становятся громче, агрессивнее и требовательнее?
Очень просто: никак.
– Где сегодня твой ребенок? – спрашивает доктор Кэллоуэй. Я вижу в ее глазах легкую тревогу.
– Она со Сьюзен.
– Это хорошо.
– Почему?
– У тебя появился небольшой перерыв, – объясняет она. – Короткая передышка.
Я фыркаю.
– Ну, если вы так говорите.
– Каждому нужно время для себя, – говорит доктор Кэллоуэй. – В этом нет ничего плохого.
– В этом плохо все. – Слова вылетают прежде, чем я успеваю их осознать. После этого я уже не контролирую то, что говорю. Я должна сбросить с себя этот груз. – Хорошие матери любят и защищают своих детей. Независимо от своего самочувствия.
Я внимательно наблюдаю за доктором Кэллоуэй, ища малейшие следы осуждения. Но не нахожу.
– То есть тебе кажется, что ты не защищаешь своего ребенка? Обещаю, что Сьюзен хорошо о ней позаботится.
