– Просто брось нож, – шепчет она с мольбой в глазах. – Она того не стоит. Мы можем уехать прямо сейчас и начать все сначала в другом месте. Но этот спектакль нужно прекратить. Она никогда тебя не поймет.
Он резко поворачивается и смотрит на Элис. И опускает обе руки по бокам.
– Это невозможно. Неужели ты не понимаешь?
Сирены звучат совсем рядом. Помощь всего в нескольких секундах, но для меня время как будто остановилось. Во мне нарастают паника и страх. Меня мутит. Но Элис права. Этот спектакль нужно заканчивать.
Прежде чем я успеваю передумать, я, опередив Синклера на несколько секунд, бросаюсь вперед и вырываю из рук Натана нож. Он оборачивается и растерянно смотрит на меня. В его глаза застыл страх. Я вскидываю нож.
Сейчас или никогда.
Крепко сжимая нож обеими руками, я с силой втыкаю лезвие ему в грудь.
Он издает сдавленный стон и падает на землю.
Я прыгаю на него сверху, выдергиваю нож и вновь погружаю его в грудь Натана, на сей раз еще глубже. Кровь заливает лезвие и рукоятку, мои пальцы скользят. Но меня не остановить. Я продолжаю наносить удары.
Гнев – ураган эмоций. Он может ворваться в вашу жизнь и перевернуть все с ног на голову. Он крадет ваш разум, и вскоре вам ничего другого не остается, кроме как изгнать эмоции из вашей души, прежде чем они сожрут вас заживо.
На данный момент это все, что мне нужно. Чтобы все это закончилось. Чтобы мою душу больше ничто не терзало.
Перед моими глазами все плывет, но я продолжаю колоть его. Я не в силах остановиться, да и, наверно, не хочу.
– Виктория! – кричит чей-то голос, где-то далеко-далеко. – Виктория, остановись!
Я замахиваюсь ножом еще раз, но мою руку кто-то перехватывает. Я поворачиваюсь и смотрю Синклеру в глаза. Картинка вокруг меня постепенно приобретает четкие очертания. Элис кричит, наполовину лежа поверх Натана. Его глаза открыты и безжизненно смотрят в потолок.
Я смотрю на свои руки и вижу, что они залиты кровью. Из моего горла вырывается рыдание.
– Брось нож. Он мертв. – Мое надрывное дыхание отсчитывает секунды. Я не хочу выпускать из рук нож. Мне страшно это сделать. Но я медленно выпрямляю руки и расслабляю трясущиеся пальцы. Нож выскальзывает из них и падает на ждущие ладони Синклера.
– Этого не может быть, – говорю я себе. – Этого не может быть.
Но в глубине души я знаю: может. Еще как может.
Элис кладет голову Натана себе на колени. Из его раны льется кровь. Но Элис как будто все равно. Она вся в крови, но все равно прижимается лбом ко лбу сына.
– Фэйрфакс – это не место для ребенка… Фэйрфакс – не место для ребенка…
Элис заходится в крике. Я не могу больше находиться в этой комнате. Я, шатаясь, выхожу на улицу. Синклер – следом за мной. Я жадно втягиваю в себя свежий воздух.
Наконец-то. В этот момент подъезжают две полицейские машины. Увидев их мигалки, я вздрагиваю. Полицейские подбегают к нам, вглядываются в наши лица. Они что-то говорят. Я смотрю, как шевелятся их губы, но не могу разобрать ни слова.
Синклер указывает на сарай. Один полицейский остается с нами, другой входит внутрь.
Мои плечи напряжены, но я то и дело оглядываюсь. Боль в области сердца начинает распространяться дальше, она просачивается в мои вены, и вскоре кроме нее я уже ничего не чувствую. Я вдыхаю ее в себя.
Выдыхаю.
Я жадно хватаю ртом воздух.
Моей спины касаются чьи-то руки, и я отдергиваюсь от прикосновения.
– Все в порядке, – говорит Синклер.
Все в порядке? Это вряд ли, и я сомневаюсь, что когда-нибудь будет.
– Он убил их обоих, – прохрипела я. Произнесенные вслух, эти слова лишь усиливают боль. – Нашего ребенка больше нет. – Я обхватываю колени. Мне хочется свернуться комочком, сжать эту боль и вынудить ее уйти. Синклер нежно берет в ладони мое лицо. Я пытаюсь вырваться, но он держит меня крепко.
– Погоди, Виктория. Прошу тебя. – По моим щекам текут слезы и капают на его руки. Я больше не вырываюсь. – Он не убивал нашего ребенка, – шепчет он.
Сначала мне кажется, что я ослышалась. Мое тело напрягается. Моя рука замирает, и, похоже, что и сердце тоже.
Синклер смотрит мне прямо в глаза и очень медленно говорит:
– Наш ребенок жив.
Центр моей жизни, всего моего существования сдвигается. Из всего, что я пережила сегодня, я знаю: это единственное, что сломает меня.
Я качаю головой. Мне хочется верить его словам, но мне страшно.
– Врач пытался сказать тебе, что ребенок выжил. Он пытался сказать, что во время операции ты потеряла слишком много крови. Тебе удалили матку… ты чуть не умерла.
Мои губы начинают дрожать. Синклер протягивает руку и накрывает мою руку своей ладонью.
– Клянусь тебе, наш ребенок жив и здоров.
Мои эмоции раскачиваются, словно на качелях. Инстинктивно я хочу верить в то, что он мне говорит, но прямо сейчас для надежды или даже радости нет места. Мой мозг пропускает через себя слишком много информации. Это уже перебор.
Из меня, сотрясая все мое тело, вырываются мучительные, судорожные рыдания. Синклер держит меня и снова и снова повторяет мне в ухо:
– Наш ребенок жив…
Что будет после этого, неизвестно. Но в глубине души я знаю, что сейчас я в самом низу, и единственное, куда я могу смотреть, – это вверх.
Эпилог
К правде нет прямого и узкого пути.
Он ведет вас окольными путями и короткими тропками, ухабистыми и небезопасными. Иногда вы заходите в тупик и вынуждены развернуться и начать все сначала. Иногда вы плутаете и ощущаете свою беспомощность. Сама мысль обрести правду кажется давно утраченной мечтой.
Но вы ее найдете.
Иначе просто быть не может.
– Ты готова?
Я смотрю на доктора Кэллоуэй.
– Да, – уверенно отвечаю я.
Мы идем по коридору в сторону библиотеки. В окна льется солнечный свет. Я не в силах сдержать волнение. Я как будто ждала этого момента долгие годы.
После того, как правда вышла наружу, я вернулась в Фэйрфакс. Я боялась снова съехать с катушек. Сначала был полный хаос. Разоблачение Натана, пусть даже посмертное, вывело на след еще одного зла. Элис арестовали. Ей было предъявлено обвинение в соучастии в убийстве.
А Мелани, девушка с тех фотографий? В ту роковую ночь ее обнаружили сразу после прибытия полиции. Ей повезло, она выжила. Пресса навесит на Натана множество ярлыков, и все они будут верны. Но для меня он навсегда останется реинкарнацией дьявола. Умом я понимаю: он никогда больше не причинит зла ни одной живой душе, но моя паранойя не хочет меня отпускать. Мне постоянно кажется, что он наблюдает за мной и, когда я меньше всего этого ожидаю, нападет на меня.
