– Я просто пытался узнать у неё информацию о тебе. И узнал, где ты живёшь, с кем и как твоё имя, – ответил Кристиан. – Узнав адрес и имя, я нашёл тебя в социальной сети, взломал твою страничку, узнал электронный адрес и просмотрел почту. Я разочаровался. Но решил проверить всё досконально. Должна же у тебя быть причина лезть на место самоубийства совершенно чужого для тебя человека. Тогда я проверил твой дневник, – он улыбнулся. – И это стало для меня настоящим открытием. К тому моменту я как раз избавился от прошлого ассистента. Но нужно было ещё проверить, насколько ты хороша. Я узнал из переписки с друзьями, что ты собираешься в ночной клуб и появился там раньше тебя. Я не предполагал, что одна из твоих подруг положит на меня глаз, но подумал, и решил это использовать. Твоя реакция мне очень понравилась. Я едва сдерживался, чтобы не рассмеяться, когда ты пыталась увести её от меня. Тогда я понял, что ты знаешь, кто я, ты чувствуешь это. Ты не представляешь себе мой восторг. Если психопат способен быть радостным, то это был именно такой момент. Чтобы проверить тебя, я ввёл тебя в стрессовую ситуацию и заставил начать меня анализировать, как следует припугнув. Кое-что мне удалось узнать у твоей подруги. Я играл с ней, чтобы дать тебе понять, как опасно пытаться мне навредить. И ещё для того, чтобы дать тебе подсказку касательно Марины – ты ведь тоже была увлечена её самоубийством. К тому времени, как мы с тобой встретились, я уже позвонил санитару, с которым имел знакомство, и попросил об одолжении. Ты стала моим подставным агентом. Твоё восприятие, внимательность и чуткость, думал я – идеально мне подходят. Если ты выдержишь, я сделаю тебя своим инструментом, если нет – очень жаль, я ошибся. И ты выдержала.
Саша вспомнила Сергея, с которым ещё недавно разговаривала.
– У тебя омерзительный способ знакомиться с людьми.
– Я не умею с ними договариваться и не умею лицемерить. В таком случае у меня только один выход – насилие. Иначе никто со мной сотрудничать не станет. Я – мастер шантажа, Александра, – спокойно ответил он, – и никогда не угрожаю попусту. Теперь расскажи мне, что ты видела и что знаешь. Мне интересно всё.
– Меня искала полиция?
– Нет, – ответил Кристиан. – Я задушил это дело на корню лично. Твои родители об этом не знают. Консьержка и твоя подруга будут молчать до конца дней своих.
– Мой отец очень упорный, – пробормотала Саша. – Он будет искать, пока не найдёт.
– Уверен, я смогу уладить этот вопрос. Не округляй так глаза, у меня точно нет в планах вредить твоей семье, пока ты со мной сотрудничаешь. Теперь расскажи всё же, что именно ты знаешь об этой клинике. Я обязательно узнаю, если ты солжешь, – он ничего к этому не присовокупил, подчеркнув сказанное лишь тем, как навис над Сашей, опираясь на стол.
– М-да, с таким выражением лица можно, в принципе, не подыскивать себе костюм на Хэллоуин, – серьезно сообщила Саша, нервно поглаживая пальцем ободок ручки кружки.
Она начала рассказывать. Слова с трудом выталкивались наружу после рождения их в чуткой, как паутина из нервных окончаний, точке солнечного сплетения, где, наверное, и заключена душа. Саша чувствовала себя, словно на обязательном приеме у гинеколога в холодном кабинете с голыми окнами и ледяным, кафельным полом.
Любая психиатрическая клиника, тюрьма или закрытый диспансер – рассадник бесов всех мастей. Больше их разве что в лагерях для военнопленных. Вы увидите нечисть в лицах узников, выброшенных системой в места перемалывания личностей в мелкую крошку отчаяния. Услышите их в ленивой, шаркающей походке тюремщика, различите в усталом взгляде криминального психолога, но больше всего – в запахе. Бесы зачастую источают зловоние бедности, разрухи, несправедливости и убитой индивидуальности, запиханной в одинаковые робы.
«Это ты отправил меня в клинику».
Фишер грубо бередил свежие шрамы, причиняя боль вопросами, но его невозмутимость – без лишнего холода, оценочного суждения или негатива – через пять минут подействовала мощным новокаином, и девушка не заметила, что говорит о произошедшем с ровной отрешенностью.
– В первом отделении один выход?
– Нет, – она посмотрела в сторону, вспоминая: – В конце коридора помню большую металлическую дверь. Кто-то из больных постоянно ныл на этот счет. Он плакал, и говорил, что за этой дверью находится ад. Но я ни разу не видела, чтобы кто-то входил или выходил через тот проход. Хотя… нет. Один человек, пожалуй, вспоминается. Если можно назвать её человеком.
– Кто именно?
– Заведующая первым отделением, – спокойно ответила Саша. – До попадания туда я не делила людей на плохих и хороших, в каждых стремясь найти уникальность. Когда я сталкивалась с кем-то… кто просто творит зло – осознанное или бессмысленное – мой разум словно сталкивался с неразрешимой задачей. Этой женщине нравилось психологически унижать больных, смеяться над ними, устраивать эксперименты. И я никак не могла понять, для чего это, в чём логика… в чём суть такого странного, бессмысленного развлечения. Там была одна девушка, у которой на фоне чувства вины развился серьёзный невроз, так заведующей нравилось стыдить её и обвинять в том, что она неряшливая и грязная. Это было дико несправедливо, потому что волю и самостоятельность у больных отсекали. И часто – насильственно. За них решали, когда и куда им выходить, что им делать и когда мыться. Мыться, кстати, только под присмотром. Та девушка до ужаса боялась насмешек заведующей. Она старалась изо всех сил держать себя в чистоте. Однажды мне надоело за этим наблюдать, и я посоветовала ей вести себя иначе. Сделать вид «довольной свиньи» и улыбаться в ответ на насмешки. Это помогло, потому что психопатка перестала получать нужный отклик от жертвы… Так вот, заведующая имела ключи от второго выхода из первого отделения. Когда я к ней поступила, мы сразу не поладили. Она поняла, куда давить, ведь я – стеснительная и нервная. Однажды она поволокла меня в кабинет врача голой по коридору, когда у меня были месячные. Она шипела на меня, чтобы я пошевеливалась, унижала, – продолжала вспоминать Саша. – До сих пор, вспоминая её, я мечтаю поджечь ей волосы.
– У нее были любимчики или она ко всем одинаково относилась?
Девушка долго, обстоятельно тянула за нервные ниточки болезненный и путаный ком памяти, вопрос показался ей странным.
– Она не орала на одну старуху, потому что та была глухой. Пожалуй, не кричала на какого-то зека. Я видела его – он сидел перед моей палатой – безмолвный и жуткий, худой, с глазами, лишенного всякого выражения. Порой… никогда не знаешь, что на него найдет… он начинал грызть прутья на окнах. И тогда становились видны переломанные зубы и голые десны. А он всё равно грыз. Она его почти не трогала.
Характер человека строится на протяжении почти всей его жизни, даже если основной стержень формируется рано. Люди, работающие на скотобойнях и в психиатрических клиниках, каждый день имеют дело с кровью и безумием. Работник абстрагируется от всего, становясь бесчувственным, ненормально безразличным к происходящему и задается однажды вопросом: какая разница, уколю я этого пациента или свяжу, если в итоге он должен быть безопасен сам для себя и обездвижен? После чего выбирает наименее затратное решение.
