Теперь по делу. Биологический образец ничего особенного не представляет. Как ты и сказал, это сперма. Она принадлежит некоему Виталию Самойленко. Привлекался, отсидел полтора года условно за хранение легких наркотиков. По молодости дело было, первая судимость, видимо, кто-то вмешался, и долго парень не сидел.
Второй образец, Кристиан, более интересный. Изучи отсканированные бумаги. Если ты меня о них спросишь, я ничего не знаю. Бумаг не существует больше. Образца тоже больше нет ни одного, нигде.
Кое-какие связи в убойном отделе могут прикрыть грязные следы твоих мерзких делишек, и отец вмешается в крайнем случае, но, Крис, учти, если из-за тебя у ФСКН сорвется какая-нибудь операция или ты кого-то подстрелишь, никто уже не поможет. И я первая брошу в тебя камень».
– Да, ты что, – пробормотал Кристиан скучающе и несколько меланхолично, щелчком компьютерной мышки удаляя письмо. Перед этим он скачал все документы на переносной диск.
– Что это с ней? – недоуменно прошептала Саша. – То белое вещество… это какие-то наркотики?
– Кокаин. Но Вера бы не стала паниковать из-за обычного кокаина. Подумаешь, это – Москва, тут все так или иначе хоть раз принимали стимуляторы, – он говорил медленно, читая какие-то данные в таблице. Саше они казались таинственными иероглифами.
Кристиан выдохнул, посмотрел куда-то в сторону, аккуратно сложил листы в стопку.
– Хорошо, что я принял меры предосторожности. Никто не должен знать, что мы занимаемся этим расследованием.
– У нас есть мотив? – прошептала Саша, как загипнотизированная, не отводя от него глаз.
Он переглянулся с ней:
– Сам по себе кокаин обычный, но там есть странная примесь из синтетической биодобавки. Я ее уже встречал. Там не всё соединение, только частички, намеки. Словно кокаин делали в той же лаборатории, что и добавку, причем, довольно кустарно и неряшливо. С этого момента я постараюсь, чтобы ты больше ничего не узнала.
– Эй! – возмутилась она. – Так не честно!
– Ты хочешь жить?
Он так на нее посмотрел, что Саше на секунду показалось – он беспокоится.
– Я сказал – тебе ничего больше нельзя знать. Сосредоточься на лилиях, это твоя основная задача.
– Я просто хочу работать в интересах дела. Я не вру, я могу быть полезна, и смерти я не боюсь, – она пыталась говорить спокойно и дать ему понять, что сейчас искренна, и ее действительно зацепила загадка.
– Мне всё равно, боишься ты смерти или нет. Твоя гибель мне сейчас не нужна, – сухо ответил он. – А теперь выйди.
– Ты и себя опасности подвергаешь?
Он молчал.
– Хоть намекни!
Он подошел к ней прижал ее к стене, держа за руки.
«Нельзя шевелиться. Нельзя говорить. Нужно сохранять спокойствие».
В желтых глазах медом сверкнули глубокая печаль и усталость. Он с полным безразличием ее отпустил и вздохнул, словно пытаясь достучаться до умственно отсталого человека:
– Ты нужна мне живой. Больше повторять не стану. Если понадобишься – скажу. Мне не нравится тебе угрожать. Недавно ты заставила понять, что в чём-то способна быть равной мне, – добавил он неожиданно. – Не провоцируй меня. Не заставляй меня думать, что на тебя можно воздействовать только как на животного – угрозами.
В то время, как все люди видели Кристиана симпатичным парнем, Саша видела существо с черной головой вечно слюнявого добермана, у которого сгнили глаза. Саша чувствовала от него запах мертвечины. Она видела, что у него вместо рук когтистые лапы, и в них запеклась кровь. Древний Анубис. Сквозь безупречную белую кожу его тела для нее просвечивали кости и сосуды – гнилые, темно-бурого цвета. В его клыках застряли куски человеческой плоти. Так она воспринимала его физически и искренне испытывала отвращение. Она воспринимала так не только его. В больнице способность видеть вместо людей ассоциативные образы усилилась настолько, что порой ей было сложно контролировать крик ужаса в своем горле.
Саша ненавидела смотреть в зеркало.
И она ненавидела Кристиана. Поэтому то, что произошло потом, было продиктовано следующим алгоритмом мыслей:
Во-первых, он знает, что тактильность – ее слабое место и постоянно будет на него нажимать дальше, если она это не оборвет на корню.
Во-вторых, он нарочно провоцирует ее, поэтому Саша велела себе сохранять спокойствие.
Ее лицо сделалось каменным. Она преодолела два шага между собой и крепко взяла в руку когтистую, ледяную лапу Анубиса. Это было противно, это обжигало до боли, но она стиснула лапу, глядя на него с вызывающей ненавистью.
Кристиан посмотрел на свою руку, а затем ловко и мягко её высвободил:
– Держись от меня подальше. Ненависть не делает тебя сильной. Она делает тебя похожей на меня.
* * *
Курсор на мониторе целых полминуты не двигался над почтовым адресом со странным никнеймом VEIDER. Лицо Кристиана исказилось настоящей злостью прежде, чем он нажал на него и выбрал вкладку «написать». Печатая короткое сообщение, он ощущал, как внутри грудной клетки растекается удушливая горечь злобы.
«Если сом вынырнет наружу или рыбак надолго уснет, а также в том случае, если он проявит неосторожность, ты вступишь в действие.
За тобой должок, помнишь?»
Следовало усилить систему личной безопасности, отца посвящать нельзя, оставался только Он. Спустя годы молчания, Он не сменит адрес своей почты и послушно выполнит всё, что скажет ему Фишер. Ведь должен Он смертельно много, если отбросить какие-либо аллегории и эпитеты.
После того, как Саша пришла в себя, Кристиан отвез свою помощницу в небольшую квартиру в районе Бунинской аллеи. Угрюмый двор был лишен фонарей и консьержки, в его тесном подъезде пахло мочой. Мебели, впрочем, в квартире тоже почти не было, и Саша догадалась, что это – квартира-однодневка, арендованная на короткий срок.
Кристиан отдал ей ключи от квартиры.
– Сегодня останешься одна. Считай это еще одной проверкой.
– Ты можешь не вернуться?
Кристиан ответил, но не на вопрос, а сам себе, размышляя вслух:
– Человеку, вроде тебя, здесь скучно сделается, особенно, если всё время изображать на кухне естественное продолжение табуретки. Можешь пролистать бумажные папки с делами – я взял их для тебя, натренируешь аналитический механизм эмпатии или просто отвлечешься, когда мозг начнет гудеть от работы. Телефон будет звонить – трубку не бери. Если кто-то явится – не открывай, свет зря не включай. В этой квартире тебя не найдут, она замешана в деле о террористическом акте. Больше сюда не придут, но официально она еще опечатана.
Саша не отвечала, придирчиво изучая эту неподвижную мимику в попытках найти там хоть что-то – беспокойство, тревогу… Безрезультатно.
