Семья графини Прасковьи Шереметевой
После смерти жены граф Николай Петрович должен был не только заботиться о новорожденном сыне и наследнике, но и о ближайшей родне покойной. В фонде Шереметевых в РГИА есть два дела, касающихся истории семьи Ковалевых
[213]. В них собраны разные бумаги, подлинники и копии, связанные с историей отца и братьев Прасковьи Ивановны.
Прошение Прасковьи Ковалевой об определении социального статуса братьев
Прошение Прасковьи Ковалевой об определении социального статуса братьев
Прошение Прасковьи Ковалевой об определении социального статуса братьев
Не только она сама, но и ее отец и братья также получили вольную. Но одного только освобождения Ковалевых из крепостной зависимости было недостаточно для придания браку графа Н. П. Шереметева с Прасковьей Ивановной должной респектабельности. Это только в известной народной песне можно было барину сказать приглянувшейся ему девушке: «Ты родилася крестьянкой, завтра будешь госпожа…»
[214] Желательно было обеспечить Ковалевым более высокий социальный статус. Поэтому кто-то из ближних людей (неясно кто) придумал доказать, что предки Ковалевых прежде принадлежали к некоему шляхетскому роду Ковалевских. Кузнец в переводе на польский язык — коваль. Сохранившиеся документы раскрывают ход этого процесса, который являлся, по сути дела, попыткой фальсификации.
Делом занимались несколько доверенных людей графа Николая Петровича, в том числе графский стряпчий Никита Сворочаев и Борис Меркулов, стряпчий князя А. М. Голицына. Они должны были найти нужных людей и получить необходимые документы для того, чтобы подать прошение в Герольдию о признании Ковалевых (Ковалевских) в дворянском достоинстве.
Версия была следующая: предком шереметевских крепостных Кузнецовых-Ковалевых был некий пленный Якуб Симеонов сын Ковалевский, шляхтич из Полоцкого воеводства, служивший польскому королю. В Разрядном приказе в Московском архиве Министерства юстиции, где служил А. Ф. Малиновский, нашелся документ, согласно которому «в 174 г. (1667 г. — А. К.) царь приказал пленных, содержащихся на тюремном дворе в Москве, отослать в Приказ Казанского дворца, а оттуда в Казань…»
[215] В списках пленных есть имя Якуба Ковалевского. И далее, в Государственном архиве Коллегии иностранных дел найдена запись о том, что в 1667 г. в числе принятых в Казанский приказ Казанского дворца показан родовой шляхтич Яков Ковалевский, и приводятся его ответы «на расспросные речи». Он назвал себя шляхтичем Полоцкого воеводства, где у его отца и у него населенные деревни, что служил он шляхетскую службу, а теперь просил взять его в русскую службу. Далее якобы события развивались так. Один из его потомков стал «вольным послуживцем» у Шереметева. А его потомок, крестьянин Степан Сергеев, около 1719 г. был прислан из Юхотской волости села Большого в петербургский дом графа Б. П. Шереметева. А затем, уже при графе Петре Борисовиче, по небрежности, во время 2-й ревизии его записали «в оклад» — так он стал крепостным Шереметевых. Далее эта семья фигурировала в ревизских сказках уже как крепостные. По второй ревизии 1746 г. Степан Сергеев сын значился московским дворовым человеком 35 лет, с женою Аленой, Ивановой дочерью, 46 лет и сыном Иваном, по 6-му году. Переведенное опять в Юхотскую волость, это семейство отмечено и в следующую ревизию. Иван, Степанов сын, освоил мастерство кузнеца и получил фамильное прозвание от своей профессии — стал писаться Кузнецовым, иногда Ковалевым, а иногда Горбуновым, якобы из-за имевшегося физического дефекта. Иван женился на крепостной женщине Варваре, Борисовой дочери, и в их семье родилось пятеро детей, старшей из которых и была Прасковья. Согласно ревизской сказке 1782 г., ей исполнилось 14 лет. За ней следовали Афанасий, 11 лет, Матрена, 8 лет, Николай, 5 лет и Михаил, 2 года. Отец снова был переведен из Юхотской волости в подмосковное Кусково и служил там старшим из кузнецов.
Эту версию требовалось подтвердить документально — найти родню, которая подтвердила бы, что следы шляхтича Якуба Ковалевского потерялись, что в действительности нередко бывало, особенно во время войн.
Поиск нужных людей и документов требовал немалых средств и, главное, анонимности. О том, какие действия были негласно предприняты, становится ясным из сохранившейся в архиве переписки. Приведем отрывок из письма от 29 декабря 1802 г. Меркулова Сворочаеву в ответ на его письмо от 22 декабря. «В прошлом году следы мною сысканы были и положено было на твердом выполнении, но Его Сиятельству (графу Николаю Петровичу. — А. К.) угодно было остановить и меня отозвать не окончивши. Теперь по прошествии года и по переменившимся там многим обстоятельствам нельзя никак располагать заочно, а паче с пересылкою денег, могущих подать соблазн. Я усердно готов исполнить Е. С. соизволение, но не нахожусь в состоянии поручить оное через переписку, а потому если Е. С. угодно, я согласен съездить сам, но признаюсь чистосердечно, что обязательство сие мне нелегко, по настоящим моим обстоятельствам, и ежели бы не совершенная моя к Е. С. преданность к тому убеждала, истинно ни за какие деньги бы не поехал. Сия статья сказанным разрешается. Надобно сказать о деньгах. Вот виды их употребления. Родственнику, согласившемуся принять в свой род, была договоренность 500, дворянам 12 человекам по 100, предводителям в собрании надобно будет до 500. Губернскому предводителю действительному статскому советнику надобно будет подарок до 500, в прочем мелочный расход… до 300, наконец, поездка туда и пребывание и возврат… если угодно к этому делу приступить, то от имени Ее Сиятельства П. И. (Прасковьи Ивановны. — А. К.) потребна на мое имя доверенность с копиею отпускной… Наконец долгом своим поставлю вам объяснить, что дело сие весьма деликатно, в том краю, где до денег и подарков великие охотники даже до низости, и действуя, нужна крайняя осторожность, чтоб имя [Шереметевых] было устранено, а если его употребить, то умножатся до высокого статуса, что мною в прошлом году и изведано…»
[216].
