Также у них родились дочери Варвара, Анна и Александра. Ломая привычные для крестьянской и купеческой семьи стереотипы, две девушки решили стать артистками, поступили в Театральное училище. Анна Петровна (1835–1917), в замужестве Чистякова, служила в Александринском театре. Она оставила интересные воспоминания
[742], в которых так описывала историю своей семьи: «Отец мой из крепостных полковника Шереметева (имеется в виду Василий Сергеевич Шереметев, вышедший в отставку в чине полковника. — А. К.). Родителям дали волю, но они продолжали служить у Шереметевых. Меня и двух братьев готовили в прислуги…» Однако прислугой Натаровы не стали. Анна Петровна в апреле 1844 г. в возрасте восьми лет поступила в Театральное училище. Сначала она обучалась «по балетной части», но в 1851 г. переведена из балетных учениц в драматические. Случилось это потому, что девушка получила серьезную травму во время участия в конных представлениях. В апреле 1853 г. Анна Натарова выпущена в драматическую труппу с жалованьем 200 руб. и единовременным пособием 30 руб.
[743] Ее младшая сестра, Варвара Петровна Натарова, также окончила Театральное училище, служила балериной Императорских театров. Она умерла 13 мая 1909 г. незамужней, в возрасте 53 лет, и похоронена на Митрофаниевском кладбище вместе с отцом и матерью.
Александр Васильевич Никитенко
Самую блестящую карьеру сделал крепостной по рождению графов Шереметевых Александр Васильевич Никитенко (1803–1877). Свою долгую жизнь этот выходец из Алексеевской (Воронежской губернии) вотчины закончил в чине тайного советника, много лет служил цензором, преподавал в государственных учебных заведениях и давал частные уроки, был знаком со многими известными современниками, прежде всего литераторами. Он оставил потомкам три тома своих сочинений, изданных в 1893 г. Они включают в себя автобиографическую повесть и дневники за период с 1826 по 1877 г.
«Моя повесть о самом себе…» имеет, конечно, важное значение для установления фактов его биографии. Однако это повествование очень характерно с точки зрения психологии, оно написано человеком, чья юность прошла в борьбе за свою свободу от крепостной зависимости. Его дед по отцу был сапожником. «Я помню добродушное лицо этого старика, окаймленное окладистою, с проседью, бородою, с большим носом, обремененным неуклюжими очками, с выражением доброты и задумчивости в старых глазах… Он некрасиво, но добросовестно тачал крестьянские чоботы и черевики, был чрезвычайно нежен ко мне, ласков и добр ко всем, но любил заглядывать в кабак, где нередко оставлял не только большую часть того, что заработал, но кушак свой, шапку и даже кожух… Бабушка была замечательная женщина. Дочь священника, она считала себя принадлежащею к сельской аристократии… Она пользовалась отличною репутациею. Ее называли не иначе как умною Степановною или разумною Параскевою… Их старший сын Василий и был мой отец»
[744]. В возрасте 11 лет Василий отправлен в Москву, в певчие, поскольку у него оказался отличный дискант. В Москве он поступил под начало Дегтярева. В 17 лет, когда отец «спал с голоса», его решили отправить на канцелярскую службу, в родную Алексеевку, где насчитывалось около 7 тысяч крепостных. Вместе с крестьянами приписанных к слободе деревень и хуторов население составляло около 20 тысяч человек. «Природа наделила его, кроме способностей, еще пылким, благородным и восприимчивым сердцем. Он был одною из тех личностей, которым суждено всю жизнь бороться с окружающею неурядицею и в заключении становиться ея жертвою», — так писал об отце сын. И далее Никитенко рассказал грустную историю о борьбе своего отца, старшего писаря Василья Михайлова Никитенка, за восстановление своего доброго имени, будучи оклеветанным собратьями по управлению вотчиной. И на родине, и в Петербурге, куда он отправился в поисках справедливости, его считали человеком беспокойным, неудобным, радеющим не за интересы графа, а о справедливости. Семья Василия Михайловича Никитенко прошла через многие унижения и страдания, о чем всю жизнь помнил и о чем писал его сын Александр Васильевич.
А. В. Никитенко
История семьи служителей Никитенко отражена и в документах родового архива. 27 декабря 1798 г. граф Н. П. Шереметев написал большое письмо своему борисовскому управителю Григорию Горшкову в ответ на его донесение от 8 декабря о «возмущении крестьян». Горшков докладывал, что главным возмутителем спокойствия в слободе Алексеевке оказался писарь Василий Никитенко, и граф велел «для укрощения такового в вотчине неустройства, по получении сего, нимало не мешкав, взяв оного писаря Никитенкова, отправить в город и, яко возмутителя вотчины и первого начальника всего неустройства, представить для поступления с ним по законам в присутственное место, где следует и просить, чтобы по учинении ему должного наказания отослать… на поселение», а если у Никитенко появятся защитники и сообщники, то просить для их усмирения военную команду. Но вместе с тем он предупреждает Горшкова, что Никитенко могли и оклеветать, поскольку он «открывает злоупотребления, непростительные поборы и взятки». Он призывает управителя разобрать дело по совести: «…ежели будет с твоей стороны какое упущение… если еще и корыстолюбие ослепит тебя столь сильно, что ты сделаешь виноватых правыми, а правых виноватыми, то будь уверен, что ты так будешь наказан, как никогда никакой Никитенко не был наказан. Порядочным же рассмотрением, справедливостью и пользою моею, то таковое с твоей стороны исполнение не останется без хорошего награждения»
[745]. Дальше события развивались так. Никитенко вязли под стражу. Оттуда он писал графу Шереметеву «письма в немалом количестве, из числа коих много и таковых, кои заключают в себе одни только аллегорические и баснословные сочинения, кои писаны целыми тетрадками, не менее как на пяти и более почтовых листах с надписанием на пакетах французскими надписями… а последнее с немецкой надписью…» Граф Николай Петрович спрашивал управителя, где Никитенко их писал, откуда брал бумагу, деньги на пересылку, кто ему подписывал письма на французском и немецком языке, и приказывал: «…и более писать ко мне писем ему, Никитенкову, воспретить строжайше…»
[746] Надписи на почтовых отправлениях на иностранных языках были маленькой хитростью Василия Никитенко — так он надеялся обмануть конторских служителей в Фонтанном доме, которые «складывали в стол» опасную или не нужную, с их точки зрения, корреспонденцию. В своих записках Никитенко объяснял, что бумагу для писем приносила арестованному отцу мать, мелко сложенной, под чепцом: «…этот головной убор малороссиянок в то время был очень объемным и с упругим верхом. Туда же она спрятала и перо, а чернильницу скрыла в краюшке хлеба…»
[747] Василий Никитенко был послан к графу в Москву для личного объяснения: «Граф, правда, благосклонно выслушал его, но еще более благосклонно отнесся с наветам противной стороны. Отца признали человеком беспокойным, волнующим умы и радеющим больше о выгодах человечества, чем о графских. Беднягу заковали в цепи и привезли обратно в слободу, где велели жить под надзором местных властей. Отсюда начался ряд его несчастий…»
[748]
