А потом обратил внимание на виселицу.
– Кого вешать собрались? – Капитан с интересом провел по нам с подпоручиком взглядом.
– Старшего лейтенанта японской армии Ясухиро Кабо за совершенные зверства в отношении мирного населения.
– А с его солдатами как поступили? Вы же говорили, что взяли их в плен.
– Спалили скопом в сарае… – вызывающе брякнул Собакин, но тут же спохватился и поспешно добавил: – Местные жители.
Честно говоря, я ждал, что Стерлигов тут же объявит нас военными преступниками, но тот только понимающе покивал головой.
– Самосуд… Да, русский народ в гневе бывает беспощаден… – Но тут же ткнул пальцем в потолок избы и заявил: – Но с этим… как его там, мы обязаны поступить по закону. Мне надо будет опросить местных жителей, я набросаю обвинительное заключение, после чего мерзавца уже можно будет повесить на законных основаниях. В военное время функции правосудия исполняет командир воинского подразделения согласно пункту…
Капитан опять разразился потоком законов, но я его вежливо прервал:
– А может, ну его? У нас своих забот хватает. Повиснет и без обвинительного заключения. Опять же, я приказал баньку истопить…
– Думаете? – Стерлигов поморщился. – Хотя… действительно. Оформлю все задним числом. Но вернемся к нашим делам. Я планировал добраться до побережья со своими людьми, чтобы попробовать переправиться на материк. В сложившихся условиях считаю продолжение боевых действий на острове полностью бесперспективным, но сдаваться тоже не собираюсь. Уверен, власти еще дадут должную правовую оценку преступной капитуляции генерал-губернатора Ляпунова. А вы? Вы как собираетесь поступить?
Тут опять взлез подпоручик и менторским тоном повторил капитану мою речь о пределе стойкости японской армии.
– Гм. – Стерлигов одобрительно кивнул. – Похвально, похвально, молодой человек. Но это какая-то партизанщина, вам не кажется? Хотя… в отечественную восемьсот двенадцатого года подобным образом…
В разговор вступил уже я и развернуто описал капитану все наши планы и диспозицию.
– Действительно, звучит вполне рационально. – Капитан опять кивнул. – Пожалуй… я остаюсь с вами.
Вот тут у меня в голове внезапно сложился странный план. Почему странный? Да потому, что он основывался на событиях из будущего, которые, как штабс-ротмистр Любич, я никак не мог знать.
– Думаю, Борис Львович, вам все-таки следует отправиться на материк, причем при первой же возможности.
– Почему? – Капитан внимательно на меня посмотрел.
– Для начала – сообщить властям, что на Сахалине еще активно сопротивляются русские воинские подразделения и боевые действия даже не думали заканчиваться. Это надо сделать для того, чтобы на предстоящих мирных переговорах Российской империи и Японии оккупация Сахалина не считалась свершившимся фактом, что усилит уже нашу позицию, а не японскую.
– Переговорах? Каких переговорах? – Собакин и Стерлигов недоуменно на меня уставились. – Вы о чем, Александр Христианович?
– Считайте это моими аналитическими выкладками, – быстро съехал я. – Несмотря на свои военные успехи, Япония практически выдохлась. И очень скоро при посредничестве третьих держав, возможно, Америки, запросит переговоры. Аннексию Сахалина она задумала как раз для того, чтобы усилить свои позиции на этих переговорах. И будет требовать оставить остров за собой как победившая сторона. Боюсь, наши могут уступить им, к примеру, в обмен на отмену контрибуционных выплат. Но мы своим сопротивлением спутаем им все карты. К тому же у меня есть фотоматериалы о зверствах японцев над мирным населением. Если их правильно вбросить в прессу, они тоже сыграют против косоглазых макак. Вот всем этим вам и предстоит заняться, Борис Львович. У меня имеются еще соображения, но я их изложу чуть позже.
– Макак? – Стерлигов приподнял очки и тут же понимающе воскликнул: – Ах да, конечно, макак! Ну что же, ваши выкладки звучат фантастически, но вполне логично и разумно.
– Спасибо… – Я почувствовал себя полностью выдохшимся.
Три тысячи чертей! Откуда я все это знаю? Звучит не только фантастически, а просто безумно. Но абсолютно уверен, что все это – полная правда. Даже знаю, где эти переговоры произойдут. В Портсмуте! И наши на них отдадут япошкам половину Сахалина, ровно по пятидесятую параллель. А Витте, будь он неладен, потом прилепят погоняло «граф Полусахалинский». Так я из будущего и прошлого? Господи…
Ответов, конечно, не нашел. Но найду обязательно, просто слишком уж часто начались выбросы информации из подсознания.
Мы еще немного пообщались, а потом пошли вешать японского старшего лейтенанта. Стерлигов толкнул перед жителями речь, в которой юридически обосновал казнь, ну а чурбак даже не пришлось выбивать из-под ног смертника, он сам с него случайно соскочил.
Умирал он долго и страшно, ну а я, глядя, как Ясухиро Кабо выделывает коленца ногами, неожиданно для себя продекламировал вслух стихи о том, как пляшут на веревке шуты.
Стерлигов с любопытством покосился на меня.
– Простенько, но симпатично, и очень подходит к случаю. Сами написали?
Пришлось соврать, что да. Ну а что я скажу? Что это стихи человека, который еще не родился? То, что он из будущего, я знал точно, вот только фамилию никак не мог вспомнить.
От разговора отвлек серебристый нежный смех. Сначала я не понял, кто смеется, казнь проходила в мертвой тишине, все молчали, но, когда глянул на лобное место, увидел Настю. Она медленно шла вкруг виселицы, раскинув руки, словно держа ладони своих призрачных подруг в хороводе, и заливисто, счастливо смеялась. Но постепенно детский смех сменился глумливым пошлым хихиканьем, а когда ее стали оттаскивать бабы, над деревней пронесся дикий хриплый хохот, похожий на воронье карканье.
Запланированный на вечер бал получился больше похожим на поминки. Слишком уж тяжелым и страшным вышел сегодняшний день. Майя испекла традиционные осетинские пироги, мы отдали дань мертвым, а потом в полной тишине я долго кружился в вальсе с сестрами.
А еще через сутки отправились в дорогу.
Глава 11
День отправки ознаменовался еще двумя смертями. Рано утром нашли в коровнике Настю, девушка висела в петле в тех же рубахе и веночке, в которых сжигала японцев. А уже когда собирались отчаливать, вдруг обнаружили, что куда-то запропастился Нил Фомич. После недолгих поисков нашли его в клетушке, где дед всегда обитал.
Старик лежал, вытянувшись по струнке, в домовине – долбленном из цельной колоды гробу, в чистом исподнем, на иссохшем лице застыла одновременно благостная и суровая улыбка, а в сложенных на груди руках он держал все еще теплившуюся восковую свечку.
Меня так тронула смерть Фомича, что я даже хотел перенести отправку на следующее утро, но потом, после спешных похорон, все-таки дал команду отчаливать. Куда, и так времени нет…
