Майданщика к этому времени пересадили в отдельную камеру, а на часы к нему встал сам Серьга. Я пристроился на посту надзирателя и прекрасно слышал весь диалог между ними.
– Осточертело все… – жаловался унтер. – Вона сегодня по сопатке получил. За что, спрашивается? Эх… Можа, японы хоть тута порядок наведут. Хотя кто его знает…
– Наведут, наведут, – поддакивал Карлюков. – Меня, вишь, не тронули. Это только рвань под нож, а умных и нужных людей не трогают. Порядочные, не то что наша сволота.
– Ты, видать, у них за своего ходишь, – горячо зашептал Серьга. – Можа, и за меня словечко замолвишь? Ей-ей, все надоело…
– Дык, а какой от тебя прок? – строго спрашивал майданщик. – Ты сначала полезное что сделай. Вот скока у вас людишек?
– Раз-два и обчелся… – Унтер махнул рукой. – Со мной еще тридцать, ваших взяли только с нахрапа. Да почти все сомлевающиеся. Полезное? А давай я тебя отпущу? Да еще подмогну: посты укажу, когда подойти – тоже да верных своих людишек подговорю, только ты не подведи! И пусть мне премию выпишут!
Я слушал и только дивился – из унтера вышел образцово-показательный иуда.
– На Дербинское иди, никуда не суйся! Если к исходу завтрашнего дня не успеют – сдвинемся с места, ищи-свищи! А пока сиди смирно, я сейчас верному человечку прикажу конягу в полночь к воротам привести. А тебя до завтрева не хватятся, командиры все пьяные лежат. Выжрали все твои запасы, ироды, даже понюхать нам не дали. Пусть сюда прямо по тракту идут, я там сам на посту буду стоять, пропущу тихо! А ну побожись, что за меня слово скажешь?
– Вот те крест!!! – яростно хрипел Карлюков. – Тока отпусти! В начальстве ходить будешь, ей-ей! Корову, лошадь дадут, да еще деньжат насыплют! А хошь в Японию скататься? А что, мне предлагали!
Уже после беседы унтер сплюнул.
– Тока ради тебя, Християныч. Как дерьма нажрался… тьфу ты…
– На, прополощи рот-то. – Я сунул ему флягу с арманьяком.
– Ох и ядреная!!! Благодарствую, значится. Как думаешь, Християныч, сработает?
– Хотелось бы верить…
Да, очень хочется верить, другого ничего не остается. Слишком много переменных в этой операции. Но мимо Рыковского с такой оравой на загривке мы тихо не пройдем, а там – под полную роту азиатов. Ну да ладно, скоро все станет ясно. Связь из Дербинского с Александровском пока только нарочными, значит, есть шанс, что сами на нас двинут, не станут ждать подкрепления.
– Ладно, Семен Потапыч, иди опять играть иуду…
Глава 16
Уже ближе к сумеркам у нас образовалось неожиданное пополнение: на посты выбрел подпоручик Кошкин с небольшим отрядом, к слову, вот же ирония, старый знакомец моего Собакина. Он привел с собой десяток солдат из Николаевского крепостного батальона и троих ополченцев-каторжников. А еще с ним пришел фельдшер Яков Самуилович Раппопорт, ветхий, но бодрый дедок, сам из категории старых каторжников, осужденный в свое время за подпольные аборты, а потом так и оставшийся на Сахалине после освобождения.
– Нет, ну куда это годится, молодой человек? Мне давно пора тихонечко смотреть, как резвятся внуки, и ронять слезу умиления, а я шляюсь не пойми где, – жаловался фельдшер, отчаянно картавя. – А еще эти косоглазые… Господи, как хорошо, что моя драгоценная Хая, а она была просто выдающаяся женщина во всех смыслах, я говорю честную правду, не дожила до этих страшных времен…
– Мы еще выпьем с вами по стаканчику пейсаховки, Яков Самуилович. – Я улыбнулся фельдшеру. – Но чуточку потом…
И спровадил его к Майе оказывать практическую помощь, а попутно приказал выдать японские ботинки взамен истрепавшихся штиблет, свежее белье и от пуза накормить.
Подпоручик Кошкин на вид оказался типичным ботаном, худеньким, щуплым и нескладным. Но Собакин характеризовал его в высшей степени положительно, отдельно намекнув, что в бою он вообще отчаянный храбрец. И еще – точно такой же отчаянный службист и монархист. Про монархизм я пропустил мимо ушей, каждый по-своему с ума сходит, в храбрость поверил авансом, а вот про службу – убедился сразу.
Черт… он ко мне подошел строевым шагом…
– Разрешите представиться, господин штабс-ротмистр! Подпоручик Кошкин! Второй батальон Николаевского крепостного полка!
– Вольно, подпоручик…
Кошкин даже команду «вольно» исполнил строго по уставу.
– Хотелось бы заметить, что я на данный момент не состою в чине…
– Не имеет значения, господин штабс-ротмистр! – Кошкин опять вытянулся. – В военное время отставные чины восстанавливаются на службе в прежнем звании! К тому же вы исполняете обязанности командира отряда. Прошу немедленного назначения! Со мной – десять нижних чинов и…
«Чего?.. Ну да ладно, отрок. Будет тебе служба…»
И этот подарок судьбы пришелся ко двору. Пополнение тоже понравилось – солидные и спокойные дядьки, досыта отведавшие солдатской каши. Солдаты как солдаты, вряд ли им сильно хотелось воевать, скорее просто некуда было деваться, но тот факт, что не сдались, уже о многом говорил. В общем, вечер удался – у меня сейчас каждый штык на вес золота.
Но прежде чем лечь спать, пришлось заняться еще одним делом, скажу сразу, малосимпатичным, хотя и справедливым. К тому же от груза на загривке в виде пленных надо было срочно избавляться.
Японцев притащили в один из каторжных бараков, где оборудовали лобное место в виде полутора десятка веревок с петлями, переброшенных через потолочную балку. Взгромоздили пленных на чурбаки и надели им на шеи петли. К моему удивлению, никто из японцев даже не помышлял о сопротивлении – они как безвольные куклы просто выполняли команды. Роль палачей исполняли ополченцы из числа жителей Тымова, никого из них не пришлось заставлять – вызвались сами. Неудивительно, после того, что творили здесь сыны Страны восходящего солнца.
Стерлигов зачитал поименный приговор, затем коротко и резко скомандовал, словно отрубил:
– Привести приговор в исполнение!
Чурбаки с грохотом покатились по дощатому полу. Глядя на танцующих висельников, я опять не удержался и процитировал стихи. Затем посмотрел на подполковника Огаву – того привели вместе с остальными, но пока не трогали.
Почувствовав мой взгляд, японец угрюмо буркнул:
– Меня вы не напугаете – я готов к смерти.
– Подождите умирать, подполковник… – Я изобразил самую гнусную из своих улыбок и жестом подозвал Ахмета.
– Мне все равно. – Японец криво ухмыльнулся.
– Эта, да, мирза? – К нему приковылял бывший бухарский палач и, что-то бормоча себе под нос, принялся обмерять веревочкой.
– Что он делает? Зачем? – Подполковник шарахнулся от Ахметки.
– Э-э-э, сиди смирно, шайтан. – Старик ткнул пальцем японца в шею, после чего тот сразу завалился на бок. – Во-от… какая маладец. Спрашивай, мирза, шевелить не может, слышать и болтать может.
