Изабель посмотрела на служанку, на королеву…
— Конечно, а что такое?
Гиневра наконец заговорила, и в ее глазах светилось веселье.
Я уверена, что Мэри пленила сердце Джеймса. Я угадала, Мэри?
Бедная девочка, казалось, готова была потерять сознание.
Погодите-ка, — сказала Изабель, желая дать Мэри минутку, чтобы прийти в себя, — Мы говорим о Джеймсе, здоровенном мужике, доверенном лице короля Артура?
— Я знаю, что он насмерть сражен некоей Мэри, — пояснила королева. — И слышала, что Артур посмеивался над ним из-за этого. Но я, к сожалению, не знала, о какой именно Мэри шла речь.
— А у вас здесь их много? — спросила Изабель.
— В замке множество и Мэри, и Лили, и девушек с другими именами. Но я уверена, у нас только одна Пруденс, что значит «благоразумие». Не знаю, о чем думала ее мать, когда давала девочке такое имя.
Изабель снова перевела взгляд на пылающее лицо Мэри.
— Так ты действительно та самая Мэри, которая разбила сердце Джеймса?
Мэри осторожно переступила с ноги на ногу с таким видом, будто ей хотелось сбежать куда-нибудь подальше.
— Да, мэм…
Гиневра коротко рассмеялась.
— Влюбленный Джеймс!
— И что тут смешного? — спросила Изабель, — Джеймсу очень повезет, если он завоюет Мэри.
— Нет-нет, мне не то смешно, что они составят пару. Просто мысль о том, что Джеймс настолько опьянен, заставляет меня…
— Порадоваться за них обоих?
— Да, конечно порадоваться.
Мэри присела в реверансе.
— Спасибо, моя леди.
— Изабель.
— Да, моя леди. Я хорошо помню твое имя.
— Но отказываешься звать меня так.
— Да, мэм.
— Мэри… но я-то зову тебя просто по имени!
— Да, мэм.
— Ладно… Тебе ведь всего тринадцать лет?
— Они подождут, пока ей исполнится четырнадцать, Изабель, — сказала Гиневра, — К тому времени мы все решим.
— Вы решите за них? А у них самих нет права голоса в этом вопросе? Между прочим, сама я в четырнадцать лет еще пропадала на детской площадке, болталась на тарзанке и от мальчишек шарахалась — мы, девчонки, верили, что у них у всех водятся вши.
И королева, и Мэри уставились на Изабель так, словно она внезапно помешалась. Она отчетливо услышала тяжелый вздох Вивиан.
Ладно, хорошо, она совершила очередную промашку. И хотя чувствовала себя последней дурой, она все же поняла, что в эту эпоху возраст воспринимался иначе. Поэтому она сосредоточилась на другом.
— Мэри, так почему ты до сих пор ничего не сделала с его волосами?
Гиневра посмеивалась, хотя в ее сердце закралась печаль. Понятно, почему король настаивал, чтобы она посетила графиню и прислушалась к ее советам. Он начал влюбляться в нее.
По правде говоря, Гиневра не могла его винить за это. Изабель оказалась чудесной женщиной, к тому же у нее было собственное мнение, и она не стеснялась его высказывать. Артур всегда прислушивался к другим, и королева этим восхищалась.
Гиневра любила короля Артура. Она полюбила его в тот самый момент, когда они встретились впервые. И только после знакомства с Ланселотом она осознала, что любовь и восхищение — не то же самое, что любовь и желание.
Любовь к Ланселоту была силой, несравнимой ни с чем. И, несмотря на то что она любила и уважала мужа, потребность быть с Ланселотом перевешивала все остальное, полностью лишая ее и здравого смысла, и чувства ответственности. Она забывала о принесенных клятвах. Священных клятвах.
— Гвен?..
Гиневра встряхнула головой.
— Ох, прошу прощения. Я задумалась.
Изабель внимательно посмотрела в лицо королевы.
— Ты встревожена?
Графиня касалась пальцами прекрасного ожерелья на шее, и Гиневра, сама того не желая, неожиданно сказала:
— Так оно и есть, графиня. Но это совсем другое, я не потому искала твоего совета.
— Если тебе захочется рассказать, что тебя беспокоит, я готова выслушать.
Гиневра, не отрывая глаз от ожерелья, заговорила:
— Мы… нам нужно многое обсудить насчет управления Камелотом.
Мэри попыталась откланяться, но Изабель не позволила ей уйти.
— Пожалуйста, расчеши мне волосы, Мэри. А потом заплети косу, как в прошлый раз. К тому же мне хотелось бы услышать и твои соображения.
Мэри затравленно глянула на Гиневру, испугавшись, что ее накажут за одно только предположение, что она может высказать вслух свои мысли или желания. Гиневра и сама была потрясена. Спрашивать мнения слуг? Это уж слишком по-иностранному. Однако она не могла найти ни единой причины возразить. Поэтому она кивнула графине и Мэри.
Как только Мэри взяла в руки щетку для волос, Гиневра забыла о ней. То, что Изабель позволяла какой-то служанке оставаться в комнате, когда они собирались говорить о своих делах, не было необычным. Преданные слуги всегда были чем-то вроде предмета обстановки, никто не обращал на них внимания. Им полагалось помалкивать. И ничего не слышать.
— Нечего и удивляться, что король так тобой заинтересовался, — выпалила она. — Мне это понятно.
И Изабель, и Мэри мгновенно застыли.
— Я не знаю, что именно кажется тебе понятным, — сказала Изабель.
Вспыхнувший на ее щеках румянец говорил сам за себя.
— Уверена, отлично знаешь. Это ведь именно ты убедила Артура…
Гиневра глянула на Мэри, впервые подумав о ней не как о мебели, а как о взрослеющей девушке.
— …Убедила начать тот разговор, которого он избегал так долго.
Изабель поплотнее запахнула пеньюар.
— Честность всегда только к лучшему.
— Вот только такая честность — вроде удара ножом.
— Да, частенько именно так, — кивнула Изабель, — Но тайны нередко ранят намного глубже.
Гиневра почувствовала, что заливается румянцем, но ей не хватило сил отвести взгляд от испытующих глаз графини… испытующих и сочувствующих.
— Сегодня утром я это понимаю. Но недавно я могла дать совсем другой ответ.
Изабель положила ладонь на руку королевы.
— Мне очень жаль, если я все в Камелоте перевернула вверх дном. Я не собиралась этого делать. Я просто хотела, чтобы Артур был честен с тобой, раз он требует честности от тебя.
Мэри чуть слышно откашлялась.
— Простите, что перебиваю вас… я закончила твою прическу, мэм. И если тебе больше ничего не нужно, я была бы рада уйти.
