– Я видел смерть. Она меня не пугает.
– Это не имеет значения. Правила таковы: ты должен похищать у меня жизни. Прокляни эти руки с черными от смерти когтями. Плюй в мой безжизненный дух. Жульничай и обманывай меня. Запомни: нет службы более честной, чем та, что я предлагаю тебе. Чтобы бороться со мной, ты должен признать мою силу. Как я признаю твою. Смирись с тем, что, как бы ни старался, ты обречен на провал, но взамен ты получишь мое уважение. За свою смелость. За упрямство, в котором заключена величайшая сила смертных.
Итак, смертный, ты готов играть?
– А что я получу взамен? Уважение – понятно. Но какая моя награда?
– Только то, что ты сам найдешь. Неопровержимые истины. Беспристрастный взгляд на терзания жизни. Вздох принятия. Конец страху.
Конец страху. Даже будучи неопытным юношей, Смрад понимал ценность этого дара. Конец страху.
– Прошу тебя, будь милосерден к Хестеру Виллу.
– Я никого не мучаю просто так, смертный. Увы, его душа будет чувствовать себя обманутой, но с этим я ничего не могу поделать.
– Понимаю. Это Фэнер виноват, что предал ее.
– Однажды, – в голосе Худа послышалась горькая усмешка, – даже богам придется встретить свою смерть.
Огонь в очаге задрожал и погас; вокруг Смрада сгустился мрак. Старый жрец больше не дышал. Лицо застыло изломленной мучением маской. На лбу отпечатались четыре черные точки.
Мир почти ничего не давал, а если и давал, то очень скоро отбирал. Ладони хватали воздух, глаза натыкались лишь на пустоту. Солнечный свет пробивался сквозь завесу пыли, а человек сидел в ожидании своего бога – ему не оставалось ничего иного, кроме как ждать.
Смрад ворошил ногами свои воспоминания – этим лучше заниматься в одиночестве. Он потерянно бродил по заросшим, заброшенным развалинам прямо в центре Летераса, полным потусторонних насекомых, зияющих провалов и пронизанных корнями земляных бугров. Владыка Смерти снова тянулся в этот мир, продолжая их старую игру, мутил пальцем лужи из крови смертных. Но Смрад не видел, какие узоры возникают на поверхности.
Он чувствовал, что боится за своего бога – за Худа. Своего врага, своего друга. Единственное треклятое божество, достойное уважения.
Никто не понимал, какую игру ведут некроманты. Со стороны казалось, будто амбарный кот ловит старую крысу: он охотится, она убегает, и оба ненавидят друг друга. На самом деле все было совсем не так. Худ не презирал некромантов; он знал, что, кроме них, никто не мог по-настоящему понять его слова, последние из последних. Уход от черного касания, похищение душ, издевательство над жизнью в виде воскрешения трупов – вот истинные атрибуты служения богу Смерти. Ведь истинное служение, по сути своей, – это игра.
– «Когда внимает лишь одна сторона, это не разговор».
Проговорив эти слова, Смрад хмыкнул. В месте, заполоненном призраками, меньше чем в дюжине шагов от дома Азатов, они прозвучали чересчур иронично.
Он узнал, что Бриса Беддикта однажды убили, а потом вернули обратно. Самый неприятный дар: чудо, что брат короля не сошел с ума. Когда душа сходит с пути, ей трудно вновь найти свою колею. Она начинает спотыкаться на каждом шагу, как будто сосуд из плоти и костей ей больше не по размеру, и она не может в него вжиться.
А еще Смрад услышал о про́клятой женщине, обреченной влачить немертвое существование. Рутан Гудд даже намекнул, что спал с ней… Тьфу, какая мерзость! Смрад покачал головой. Все равно что сношать овец, коров, собак, козлов и жирных бхок’аралов. Хотя нет, хуже. Желала ли она снять проклятие? Нет – и с этим надо было согласиться. В возвращении к жизни нет ничего хорошего. К новому существованию привыкаешь – куда больше, чем к тому, как ощущает себя живая душа в стареющем, дряхлеющем теле.
– Ощущение чуда пропадает, когда знаешь секрет фокуса. Заблуждения, которые раньше успокаивали, утрачиваются.
– Смрад!
Через ямы и груды камней к нему пробирался Флакон.
– Услышал твой голос… Призракам ведь нечего сказать, так зачем с ними разговаривать?
– Я и не разговаривал.
Молодой маг наконец вышел на ровную площадку и остановился, глядя на древнюю яггутскую башню.
– Ты видел обоз, который собирают за городом? Боги, там провианта и снаряжения на пять таких армий, как наша.
– Может, да. А может, и нет.
Флакон хмыкнул.
– Вот и Скрипач так же говорит.
– Мы отправляемся в никуда. Снабжение будет наладить тяжело, а то и вообще невозможно.
– В никуда – полностью согласен.
Смрад указал на дом Азатов.
– Думаю, они ушли сюда.
– Синн и Свищ?
– Ага.
– Их кто-то похитил?
– Навряд ли. Думаю, они переместились куда-то, как в свое время Келланвед с Танцором.
– А куда?
– Понятия не имею. И нет, идти за ними не собираюсь. Придется считать их пропавшими без вести.
Флакон посмотрел на некроманта.
– Адъюнкту уже говорил?
– Говорил. Ей это не понравилось.
– Еще бы. – Флакон почесал жидкую бороденку, которую не терял надежды отрастить. – И зачем, по-твоему, они туда ушли?
Смрад поморщился.
– Мне вспомнился день, когда я покинул родные края. Прокля́тый баран забрался на крышу моего дома – того, что достался мне от родителей, в смысле. Большая белая зверюга, готовая трахать все, что движется. Глаза у него были пустые и полные одновременно, если ты понимаешь, о чем я…
– Нет. Впрочем, ладно, да. После зимы наступает сезон спаривания, отсюда и взгляд.
– Пустой и полный. И с крыши ему открывался отличный вид на кладбище: все три яруса – от бедняков до местного аналога знати. А я только что похоронил деревенского жреца.
– Надеюсь, он уже был мертвый.
– Некоторые умирают со спокойным видом. Другие – полностью осознавая, что происходит. Пустые и полные. Он не знал, что умирает, и на такие лица смотреть хуже всего. – Смрад скривился. – Хуже всего, Флакон.
– Давай дальше.
– Эй, солдат, ты чего такой нетерпеливый?
Флакон дернулся.
– Ничего. Прости.
– Сбей с них спесь, и все нетерпеливые люди одинаковы. Они как глина на гончарном круге – суетятся, а ничего не делают. Вся спешка у них в голове; они хотят, чтоб остальные жили в их темпе, и постоянно подгоняют. А у меня нет времени на их выкрутасы.
– Они заставляют тебя заводиться?
– Я же сказал: нет времени. Чем больше на меня давят, тем медленнее я все делаю.
Флакон сверкнул зубами.
