Он выпрямился, повел могучими плечами, поправляя короткую накидку из шкуры бхедерина, прислонил тесак к правой ноге и стал облачаться в кольчужные перчатки.
Краем глаза он заметил на нижнем уступе холма жену – она тоже его увидела и замерла, наблюдая. Она все поняла. Услышав ее крик, Заравоу подхватил тесак и направился к холму. Разум его помутился от гнева; ну уж нет, этой похотливой сучке несдобровать…
Но жена кричала не Бендену. Она смотрела в сторону лагеря, и даже с такого расстояния Заравоу видел ужас у нее на лице.
За спиной раздавались все новые тревожные вскрики.
Заравоу повернулся.
Половину неба закрывали грозовые тучи. Он даже не видел, как они подошли. Более того, был готов поклясться…
Под тучами, словно стволы исполинских деревьев, вытянулись непроницаемо-серые столпы пыли, не меньше дюжины. Выстроившись в ряд, они надвигались прямо на лагерь.
Заравоу застыл на месте, во рту пересохло.
Основания столпов начали развеиваться, открывая взгляду…
Есть титулы, которыми не зазорно гордиться, и Секара, жена вождя Столмена, которую все знали как Секару Злобную, своим титулом очень гордилась. Всякий ведал: тронь ее – обожжешься; ее пот – кислота, а дыхание – сера. Куда бы они ни шла, перед ней расступались; когда на нее светило солнце, кто-то всегда загораживал ее тенью. Жесткие хрящи, которые царапали десны, для нее разжевывали, краску, которой она рисовала мужнин «лик расправы», мололи из лучших красителей. И все это благодаря злобности.
Мать хорошо обучила Секару. Чтобы жить правильно – сиречь с пользой для себя, что только и имеет смысл, – нужно уметь безжалостно манипулировать другими. Для этого требуется острый ум и проницательный взгляд, вылавливающий любую слабость и болевую точку, на которую можно надавить, а также рука, которая не побоится причинить боль и наказать за обиду – настоящую или же вымышленную.
Секара выглядела и держалась так, что каждый в племени Гадра знал: она – бойцовый пес, ревностно охраняющий свою территорию, смертоносный, как гадюка в постели. Это и есть власть.
Власть, принадлежащая ее мужу, была менее изощренной, а оттого и вполовину не столь эффективной. Она не строилась на безмолвных угрозах и смертельных предостережениях. В руках Секары вождь был податлив, как ребенок. Так повелось с самого начала, и это не изменится.
Одеяние только подчеркивало царственность ее натуры. Секара облачалась в дары самых талантливых прях и ткачих, резчиков по кости и рогу, ювелиров и кожевенников в племени. Эти дары ей подносили, чтобы заслужить благосклонность или отвести зависть. Когда у тебя есть власть, зависть перестает быть недостатком – она становится опасным оружием. Секара отлично умела с ним обращаться, а потому считалась одной из богатейших среди Белолицых.
Она шла с горделивой осанкой и высоко поднятой головой, напоминая всем, что титул королевы баргастов принадлежал ей, а вовсе не сучке Хетан, которая даже не собиралась его принимать. Презренная дура. Нет, королевой должна быть Секара – по праву рождения и изощренной жестокости. Не будь ее супруг жалким олухом, они давно бы вырвали власть из рук этого чудовища Тлена и его ненасытной шлюхи.
Секара шла по каменистой тропе, следом, поднимая пыль, тащилась накидка из шкур. Вдоль холма, отбрасывая тени, стояли Х-образные кресты. Секара не смотрела на свисающие с них освежеванные куски мяса, когда-то бывшие акриннайскими, д’рхасиланскими и сафинандскими торговцами, их бестолковыми охранниками, жирными женами и пухлыми детишками. Зачем? Просто чинно прохаживаясь мимо и глядя перед собой, Секара подтверждала свою власть и ответственность за мучительную смерть этих чужаков.
Она – Секара Злобная.
Скоро она проделает то же самое с Тленом, Хетан и их испорченными сосунками. Все для этого уже готово, союзники только и ждут приказа.
При воспоминании о муже по ее лону разлилось сладкое томление. Как он работал ртом и языком, демонстрируя покорность! Да, она заставила его встать на колени и ничего не дала взамен. На внутренней стороне бедер остались следы белой краски, и Секара как бы невзначай продемонстрировала их прислужницам, одевавшим ее. Теперь женщинам снова будет о чем судачить, хихикать и презрительно хмыкать. Сама она ушла, пока муж спешно восстанавливал себе раскраску.
На западе сгущались тучи, но слишком далеко, чтобы по их поводу беспокоиться. Они не двигались в эту сторону, а раскаты грома сквозь плотные подошвы расшитых бисером мокасин не ощущались. Когда мимо, поджав хвосты, засеменила стайка лагерных собак, Секара с удовлетворением посчитала, что этот страх внушила им она.
Хетан отдыхала в юрте, наблюдая, как ее пухлый карапуз возится вокруг огромного боевого пса, лежащего на дешевом акриннайском паласе – пришлось выменять у заезжих торговцев, когда стало ясно, что ребенок и пес друг без друга не могут. Она не переставала поражаться, как пес – крупный даже по меркам баргастов, восьми или девяти лет, покрытый множеством шрамов и давно заслуживший главенствующее положение среди других лагерных собак – терпит все эти тычки, пинки и щипки. До сих пор еще ни одно баргастское семейство не пускало уличных животных в юрту, но это была еще одна странная мужнина вольность. Пес имел право делать с уродливой чужеземной тряпкой что угодно, но дальше не заходил. Он прекрасно понимал границы проявленного к нему госте– приимства.
– Только попробуй полезть в постель, – вполголоса пригрозила Хетан; пес тут же навострил уши, – я тебе голову размозжу.
Конечно, вздумай она поднять руку на пса, первым завоет ее сыночек.
Отодвинув полог и нагнувшись, в юрту вошел Тлен.
– Погляди на своего сына, – пожаловалась ему Хетан. – Он вот-вот выколет зверюге глаза, а та ему отхватит руку, если вообще не разорвет.
Муж бросил взгляд на младенца, но было ясно, что ему сейчас не до этого. Он молча пересек пространство юрты и взял свой завернутый в меха кремневый меч.
Хетан встрепенулась.
– Что такое?
– Пока не знаю, – был ответ. – Сегодня была пролита баргастская кровь.
Хетан вскочила на ноги (пес вскинул голову и прижал уши) и, подхватив ножны с тесаками, вышла вслед за Тленом.
Снаружи она не увидела ничего необычного, если не считать озабоченности, с которой ее муж двигался на запад по главной дороге, рассекавшей лагерь надвое. Хетан не сомневалась, что у такого поведения есть причина – Тлен сохранил некоторую чувствительность, присущую т’лан имассам, одним из которых он когда-то был. Хетан пристроилась рядом и попыталась что-то прочесть на его лице, но увидела только глубокую печаль и напряженные морщины на лбу. Воины, мимо которых проходил вождь с женой, увязывались следом.
– Одно из племен на отшибе?
Тлен поморщился.
– Хетан, в этом мире нет места, куда не ступала нога имассов. Куда я ни взгляну, я всюду вижу их следы, напоминания о седой древности, которые заволакивают мой взор, как туман.
