Однако некоторые знамения оказывались истинными. И перемены, бывало, приводили к натуральным катастрофам, а копание в улегшемся песке давало мало удовлетворения.
Когда близится крах, мы предпочитаем его не замечать. Отводим взгляд, закрываем глаза на факты и доказательства. Держим наготове маску удивления, а заодно и страдания с самобичеванием, в преддверии столь знакомой игры в виноватых и жертв.
А потом тянемся за мечом. Потому что всегда есть виноватые. Всегда есть тот, кто за все ответит.
Хетан сплюнула в темноту. Этой ночью она хотела возлечь с мужчиной, причем даже неважно с каким. Просто так она привыкла сбегать от мрачной реальности.
Зато она никогда не станет прятаться под маской. Нет, она будет смотреть будущему прямо в лицо, ни в чем не раскаиваясь, но и свою вину не отрицая. Прими удар, как и все, но прими его достойно, не склоняя головы. Она не станет указывать пальцем и не станет хвататься за оружие, лишь бы кого-то наказать.
Хетан поняла, что смотрит на рваные раны в небе почти с гневом.
Ее муж хотел быть трусом. Ослабленный любовью к ней и их общим детям, он готов сломать себя, лишь бы спасти их. Он буквально просил ее позволения на это. Она была не готова к нему. Не поняла, что ему от нее нужно.
Вместо этого я задавала глупые вопросы, не осознавая, что каждым выбиваю почву у него из-под ног. Не видя, как раз за разом он падает. Дурацкие вопросы, эгоистичное желание нащупать твердую опору, прежде чем сделать выбор или принять решение.
Отказывая Тлену в трусости, она неосознанно загнала его в угол. Именно она, по сути, отправила мужа туда, в темноту, где он попытается напугать воинов истиной, хотя заранее знает, что ничего не вый– дет. Теперь это поняла и Хетан.
Что ж, мы хотели войны – мы ее получили.
И лишь наш Военный вождь знает, что нам не победить. Что это просто невозможно. Поведет ли он нас в бой с меньшим рвением? Ослабнет ли клинок в его руках?
Хетан задрала голову и с отчаянной, дикой гордостью показала изумрудным росчеркам свой оскал.
– Нет.
Они снова оказались в темноте, но спустя мгновение Сеток облегченно выдохнула. Огромная мутная луна подсвечивала зеленым светом лица Торанта и Кафала, а также металлические части на упряжи. Правда, звездный рисунок над головой казался странно сдвинутым и повернутым, и знакомые созвездия она разглядела не сразу.
– Нас занесло далеко на северо-восток, но не критично, – произнес Кафал.
Призраки из иного мира заполонили степь, рассыпаясь, становясь все воздушнее, пока совсем не растворились. Их уход наполнил Сеток одновременно и болью утраты, и радостью спасения. Многих из них ждали живые родичи, но, конечно, не всех. В прошлом того мира были животные, похожих на которых она (при всем ее скудном опыте) никогда не видела. Так что и в этом мире они останутся столь же одинокими.
Вокруг простиралась широкая пустая степь, плоская, как древнее морское дно.
Торант снова запрыгнул в седло и вздохнул.
– Скажи мне, Кафал, что ты видишь?
– Мало что – ночь все-таки. Кажется, мы на северной окраине Пустоши. Так что вокруг нас ничего.
Торант усмехнулся; что-то в ответе баргаста его развеселило.
Кафал поддевку услышал.
– Что смешного, Торант? Что видишь ты?
– Ландшафт своей души, – произнес оул’дан. – Не сочти за излишний пафос.
– Это древняя земля, – задумчиво проговорила Сеток. – Значит, внутри ты очень стар, Торант.
– Оул’даны жили здесь сотни поколений назад. С этих самых степей мои предки смотрели на эти самые звезды.
– Не сомневаюсь, – согласился Кафал. – Мои тоже.
– У нас нет никаких воспоминаний о баргастах, но спорить не буду. – Воин помолчал. – Думаю, в те времена здесь было не столь пусто. Бродили звери – такие огромные, что под ними земля дрожала. – Он снова усмехнулся, но на этот раз с горечью. – Мы истребили их и назвали это победой. Паскудство какое-то.
Он протянул руку Сеток, но та не спешила за нее ухватиться.
– Куда ты отправишься дальше, Торант?
– А это важно?
– До этого не было. Но теперь – да.
– Почему?
Сеток покачала головой.
– Дело не в тебе. Твой путь мне неведом. Дело во мне и в призраках, которых я призвала в этот мир. Я не могу их оставить. Без меня их путешествие не завершится.
Торант убрал руку и вгляделся в Сеток сквозь мрак.
– Ты в ответе за их судьбу.
Она кивнула.
– Что ж, тогда… Мне будет тебя не хватать.
– Так, – произнес Кафал, – постойте-ка, оба. Сеток, ты не можешь уйти вот так вот, одна…
– Не бойся, – перебила она колдуна, – я пойду с тобой.
– Но я должен вернуться к своему народу.
– Да.
Больше она ничего не сказала. В ней помещались тысяча сердец, разгоняя по душе кипящую, словно кислота, кровь.
– Я буду бежать очень быстро, тебе со мной не…
Сеток засмеялась.
– Что ж, Кафал, давай сыграем. Как догонишь меня, тогда и отдохнем. – Она повернулась к Торанту. – Мне тоже будет тебя не хватать, последний из оул’данов. Скажи мне: из всех женщин, что охотились за тобой, кому бы ты позволил поймать себя в силки?
– Только тебе, Сеток… Лет через пять.
Сверкнув улыбкой, она резво, будто заяц, умчалась прочь.
Кафал хмыкнул.
– Долго она так бежать не сможет.
Торант подобрал поводья.
– Волки воют ей вслед, колдун. Попробуй догони.
Кафал поглядел на воина.
– Твои последние слова для нее, – тихо произнес он и тут же покачал головой. – Впрочем, неважно. Зря я спросил.
– А ты и не спрашивал.
Торант остался на месте, а Кафал длинными прыжками припустил за Сеток.
Город кишел жизнью. Армии невидимок боролись с наступавшим со всех сторон разложением, собирались неисчислимыми количествами вести ожесточенные схватки с упадком. Отчаявшиеся и дезорганизованные, легионы размером не более чем с пылинку рассылали разведчиков – вдаль от хоженых троп, в самые узкие щели между бесчувственными камнями. И наконец в давно заброшенном зале отдыха на подземном уровне Питальни один такой разведчик разыскал Спящего – неподвижного и почти безжизненного. Это была личинка, брошенная и настолько сонная, что убийца Ши’гал, уничтоживший в Кальсе Укорененном все, что двигалось, даже не почувствовал ее присутствия.
Разведчик позвал сородичей, и вскоре сотни тысяч солдат окружили личинку, укрыли ее чешуйчатую шкуру слоями блестящего масла, начали питать ее тело мощными нектарами.
