– Он смылся в тот переулок; вперед, порубите ублюдка на шашлык! – Она попыталась слезть с коня, но обмякла и через мгновение плюхнулась на мостовую, гремя оружием.
Другие солдаты спешились. Трое подбежали к бесчувственной женщине, а остальные поспешили в переулок.
Брису было еще трудно стоять прямо. Он оперся на руку тартенала.
– Ублала Панг, – вздохнул он, – спасибо.
– У меня вопрос.
Брис кивнул.
– Хорошо, давай.
– Вот тут-то и закавыка. Я забыл, какой вопрос.
Один из малазанцев, стоящих рядом с женщиной, выпрямился и посмотрел на них.
– Уголёк сказала, что тут беда, – сказал он на торговом наречии с сильным акцентом. – Сказала, что нужно торопиться сюда, спасать кого-то.
– Думаю, – сказал Брис, – опасность миновала. С ней все нормально, сэр?
– Я сержант, и мне не говорят «сэр»… сэр. Она просто вымоталась. И она, и ее сестра. – Он нахмурился. – Но мы все равно будем сопровождать вас, сэр, – она не простит нам, случись с вами что. Так что, куда бы вы ни направлялись…
Солдаты вернулись из переулка, и один сказал что-то по-малазански; Брису не требовался перевод, чтобы понять, что они никого не нашли – инстинкт самосохранения у Странника работал как надо, даже после жуткого удара тартенала.
– Похоже, – сказал Брис, – эскорт у меня все же будет.
– От такого предложения нельзя отказаться, сэр, – сказал сержант.
Я и не отказываюсь. Урок усвоен, адъюнкт.
Солдаты пытались усадить женщину по имени Уголёк в седло. Ублала Панг подошел к ним.
– Я понесу ее, – сказал он. – Хорошенькая.
– Делайте, как говорит тоблакай, – приказал сержант.
– Хорошенькая, – повторил Ублала Панг, подняв обмякшее тело на руках. – И воняет, но да уж чего там.
– В каре, – скомандовал сержант. – Арбалеты наготове. Кто появится – стреляйте.
Брис взмолился про себя, чтобы по дороге им не встретились ранние гуляки.
– Нам лучше поторопиться, – только и сказал он.
На крыше неподалеку Быстрый Бен вздохнул и расслабился.
– Это что сейчас было? – спросил Вал за его спиной.
– Проклятый тоблакай… впрочем, это не так интересно, да? Нет, все дело в далхонке. Ладно, это все подождет.
– Ты заговариваешься, волшебник.
Маг Тьмы. Нижние боги…
Один в подвале под спальнями в казарме, Скрипач уставился на карту в руке. Лакированное дерево поблескивало, словно покрытое капельками пота. От карты исходил запах чернозема, богатый и густой, аромат сырой земли.
– Тартено тоблакай, – прошептал Скрипач.
Герольд Высокого Дома Жизни.
Что ж, именно так.
Он положил карту и прищурился на вторую: ее он отодвинул, чтобы закрыть эту ужасную ночь. Из независимых. Цепь. Точно, мы все знаем, моя дорогая. Ничего не поделаешь, такова цена жизни.
И если бы ты не была так… сильна. Если бы была слабее. Если бы твои цепи не тянулись прямо к сердцу Охотников за костями… если бы я только знал, кто тянет кого, были бы основания надеяться.
Но он не знал, и оснований не было.
Глава четвертая
Гляди на этих веселых едоков
Земля выложена блестящими
Подсвечниками из мягчайшего олова
И напиленными деревянными кругами
Проложены дороги через лес
Который был тут – до бревен
(поваленных и попиленных) —
Мы говорили просечная дорога и мы
Говорили лесная дорога когда
Не хватало воображения
Можно сделать веера из ребер
Овец и сумочки для побрякушек
Если растоптать уши
Старух и стариков —
Старые уши лучше ведь они растут
Всю жизнь, даже когда
Есть совсем нечего
И мы несем наше богатство
В маятниках-кошельках морщинистых
И волосатых, алмазов и самоцветов
Хватит чтобы купить лес или дорогу
Но только что-то одно
Хватит и на тапочки
Из мягчайшей кожи пушистой
Как щека младенца
Мы знаем один секрет
Когда больше ничего не останется
И небо перестает плакать
И живот распухнет
От алмазов и самоцветов
И лес может сделать дорогу
Из того чем был
И тени уже не найдешь
Маятники когда-то были игрушками
Бадаль из Змейки Корбанса
Шаманы и ведьмы эланов путешествуют по другим мирам верхом на Крапчатом Скакуне. Семь трав, замешанные в пчелиный воск, скатанные в шарик и расплющенные в маленький диск – его нужно положить в рот, между губой и десной. Рот постепенно охватывает онемение, и слюна течет, как будто глотка превращается в родник, покалывание поднимается к глазам радужными цветами, и вдруг, с ослепительной вспышкой, завеса между мирами исчезает. В воздухе крутятся узоры; сложные фигуры плывут по ландшафту – а ландшафт разворачивается на бесконечной кожаной стене шатра или на бугристой стене пещеры, где бегают звери, – пока не появятся пятна в форме сердца, пульсирующие, покрывающие сцену волнистыми рядами, сладкие и вкусные, как молоко матери.
И появляется Крапчатый Скакун: каскад пятен в форме сердца растекается по длинной шее, вдоль холки и от гривы до хвоста.
Скачка в чужой мир. Скачка среди предков и еще не рожденных, среди высоких мужчин с вечно раздутыми членами и женщин с вечно набитыми утробами. Через леса черных нитей, любое прикосновение к которым приведет к вечным мукам, ведь это путь возвращения к жизни, а родиться – значит найти предназначенную нить, найти сказку о предстоящей смерти, которой не избежишь. Скакать в обратный путь, однако, следует с особой осторожностью, избегая этих нитей, чтобы не запутать, не скомкать ничью жизнь, обрекая человека на вечное узилище, затерянное внутри противоречивых судеб.
Среди этих черных нитей можно отыскать пророчества, но величайший дар – мир по ту сторону леса. Существующее вне времени пристанище для всех когда-либо живших душ, где горе смывается, а печаль уносится, как пыль, где исчезают шрамы. Отправиться в это владение значило очиститься, обрести цельность, избавиться от сожалений и темных желаний.
