Умчаться на Крапчатом Скакуне и вернуться значило возродиться невинным и простодушным.
Калит все это знала, но только по чужим рассказам. Шаманы и ведьмы ее народа передавали правду из уст в уста из поколения в поколение. Любая из семи трав, принятая по отдельности, убьет. Семь трав, смешанные в неправильной пропорции, приведут к сумасшествию. И, наконец, только признанный шаманами и ведьмами достойным может свершить путешествие.
Для таких, как Калит, погрязших в заурядности, жизненно необходимой для поддержания жизни семьи, деревни и всех эланов, осмелиться на такой ритуал – даже просто попробовать вкус семи трав – было бы равнозначно осуждению на смерть и проклятию.
Разумеется, эланов больше не осталось. Уже не отыскать ни шамана, ни ведьмы. Нет семей, нет деревень, нет кланов и стад: каменные круги – основания хижин-типи – у подножия высоких холмов остались безжизненными следами последнего лагеря, в который уже никто не вернется; а камни будут постепенно уходить в почву, лишайник на их нижней стороне высохнет, трава, раздавленная ими, побелеет. Эти круги булыжников останутся картой вымирания и смерти. У них не осталось будущего, лишь печаль завершения.
Калит переживала собственное проклятие, не вызванное никаким преступлением, никакой виной, кроме трусливого бегства, трагичного отказа от семьи. Не осталось ни одного шамана, чтобы произнести проклятие вслух, но ведь это и неважно?
Пока солнце тускнело на западе, а трава вокруг становилась жесткой и серой, Калит сидела, уставившись на лежащий на ладони маленький диск.
Магия эланов. Чуждая для ее теперешнего мира, как чужды были машины че’маллей в Ампеласе Укорененном, когда она впервые увидела их. Ехать на Крапчатом Скакуне через прах ее народа – значит… что? Она не знала и знать не могла. Встретит ли она духов своих родичей… взглянут ли они на нее с искренней любовью и прощением? Этого она втайне желает? А вовсе не поиска тайного знания в царстве пророчеств; не розыска Смертного меча и Кованого щита для к’чейн че’маллей?
Какой конфуз: ее мотивы подозрительны… ха, да просто прогнили насквозь!
А может быть, она ищет здесь совсем иного спасения? Безумия, самой смерти? Возможно…
«Бойся вождя, которому нечего терять».
Ее народ гордился мудрыми поговорками. А теперь, в смертном молчании, мудрость и гордость идеально сравнялись в цене. Они не стоили ничего.
Че’малли встали лагерем – если можно так выразиться – за пригорком за спиной Калит. Они разожгли костер, чтобы обеспечить уют для Калит, но этой ночью ей было не до уюта.
Гу’Рулл, убийца Ши’гал, все еще кружил над ними в темнеющем небе – ночной страж, неустанный и молчаливый; однако всем ясно (подозревала Калит), что он и их потенциальный палач, провали они миссию. Духи благословите, это было ужасное существо, демон из ее злейших кошмаров. Ах, как он парил по ночному ветру, хладноглазый хищник, воплощение единственной цели.
Калит вздрогнула. Потом, когда последний солнечный серп скользнул за горизонт, зажмурилась и положила маленький диск в рот.
Укол, подобный укусу змеи, а потом онемение, которое ширится, ширится…
– Не верь вождю, которому нечего терять.
На это бормотание человеческой самки, доносившееся из-за холма туда, где стояли к’чейн че’малли, охотник К’елль Саг’Чурок повернул громадную, покрытую шрамами голову. Глаза его поочередно закрывались тремя парами век, на которых мокро отражался костер лагеря. Дочь Матроны, Гунт Мах, похоже, вздрогнула, но не отреагировала на незаданный вопрос Саг’Чурока.
Два других охотника К’елль, которых вовсе не интересовало, что там говорит человек, присев, отвернулись от камней, окружавших полдюжины горящих бхедериновых лепешек, от огня, который мог повредить ночному видению. Огромные клинки на запястьях упирались концами в землю, руки были разведены в стороны. От природы охотники К’елль не любили холуйскую работу охранников. Они ведь рождены для преследования добычи. Однако Матрона решила отправить их без стражников Дж’ан; еще одно доказательство: Гунт’ан Асиль сохраняла всех стражей при себе, потому что боялась за жизнь.
Старший среди этих охотников К’елль, Саг’Чурок был защитником Гунт Мах, а если Дестриант отыщет Смертного меча и Кованого щита, то он будет обязан сопровождать их на пути в гнездо Асиль.
Ошибочные суждения подтачивали Ампелас Укорененный. Ущербная Матрона производила ущербное потомство. Это всем известно. Этого не избежать, не скрыть. Потомство продолжает родителей. И все равно Саг’Чурок не мог отделаться от чувства неудачи, от тупой постоянной боли.
Бойся вождя…
Да. Тот, кого они когда-то выбрали, по имени Красная Маска, оказался столь же ущербным, как и любой к’чейн че‘малле из Улья, и жестокая логика этого открытия все еще больно жалила. Возможно, Матрона права, что выбрала на сей раз для поиска человеческое существо.
Саг’Чурок ощутил видение. Убийца Ши’гал, кружащий во тьме высоко над их головами, отправил послание в мозг охотника К’елль. Холодное, жесткое, безразличное к боли, которую доставляет – послание было такое сильное, что даже Гунт Мах вскинула голову и уставилась на Саг’Чурока – дрожь захлестнула ее чувства.
Пришельцы, громадная толпа, бесчисленные огни.
«Может быть, среди этих?» – отправил в ответ Саг’Чурок.
Тот, кто ведет их – не для нас.
Послание сопровождал звериный запах – Саг’Чурок узнал его. Под прочной чешуей встрепенулись железы вдоль позвоночника – первое инстинктивное приготовление к охоте, к битве; чешуйки словно вздыбились, смазанные нарастающим слоем масла, внутренние нижние веки прикрыли глаза, защищая зрение. Валуны на далеком холме вдруг вспыхнули – они еще хранили солнечное тепло. Мелкие животные двигались в траве – их выдавало дыхание, быстрое биение сердца.
Охотники К’елль – Риток и Кор Туран – уловили горький запах масла и выпрямились, высвободив клинки.
Саг’Чурок получил последнее сообщение: Их слишком много, чтобы убивать. Лучше избежать.
«Как можно избежать, Ши’гал Гу’Рулл? Они перекрыли нам дорогу?»
Однако убийца не счел нужным отвечать на такой вопрос; Саг’Чурок ощутил презрение Ши’гала.
Гунт Мах отправила своему защитнику тайное сообщение: Он хочет, чтобы мы не справились.
«Если он так жаждет убивать, то почему не этих чужаков?»
Не могу сказать, – ответила она. – Гу’Рулл ведь говорил с тобой, а не со мной. Он ни за что не признается, но он уважает тебя. Ты охотился; ты, как и я, получил раны и знаешь вкус своей крови – и этот вкус сказал нам обоим о нашей смертности. И в этом Гу’Рулл похож на тебя, а Риток и Кор Туран – нет.
«И при всей его беззаботной силе его мысли просочились к тебе…»
Знает ли он, что я выросла? Думаю, нет. Только ты знаешь правду, Саг’Чурок. Я никому другому не открыла ничего. Меня считают все еще личинкой, обещанием, возможностью. А я близко, первая любовь, очень близко.
