– Они усмиряют огонь в моей душе, ведьма, – ответил Раутос.
– Этот огонь – причина жизни.
– Пока он не спалит тебя.
– Да перестаньте вы оба, – застонала Асана.
Бриз набросилась на нее.
– Я тебя утоплю, – заявила она. – И мне даже вода не нужна. Утоплю в песке. Буду держать тебя под песком и чувствовать, как ты борешься, как дергаешься…
– А это не статуя, – сказал Таксилиец.
– Кто-то обтесал гору, – возразил Наппет. – Вот и все. Глупо и бесполезно. А мы столько дней шли и шли сюда. Ради этого. Глупо. Таксилиец, я подумываю избить тебя в кровь. За то, что зря потратил столько времени.
– Потратил время? Наппет, а чем ты собирался заняться?
– Нам нужна вода. Мы здесь умрем, и тогда смотри на этот камень сколько влезет. – Наппет поднял ободранный кулак. – Если я тебя убью, мы напьемся твоей крови – и какое-то время продержимся.
– И это убьет тебя, – сказал Раутос. – Умрешь от страшной боли.
– Да что ты об этом знаешь? Мы поджарим тебя и будем пить растопленный жир.
– Это не статуя, – повторил Таксилиец.
Все поразились, когда заговорил обычно молчавший Ласт:
– Он прав. Этот дракон был когда-то жив.
Шеб фыркнул.
– Странник спаси, ну ты и придурок, Ласт. Это всегда было просто горой.
– Это не было горой, – упрямо повторил Ласт, нахмурившись. – Здесь нет гор, и никогда не было – это очевидно. Нет, он был живой.
– Думаю, он прав, – сказал Таксилиец. – Только, наверное, не так, как ты представляешь, Шеб. Его построили, и он жил. – Таксилиец развел руками. – Это город. И нам надо найти вход.
Призрак, который парил над ними туда-сюда, в нетерпении и страхе, в тревоге и возбуждении, теперь готов был закричать от радости – и закричал бы, будь у него голос.
– Город? – Шеб уставился на Таксилийца, потом плюнул. – Но ведь заброшенный, да? Мертвый, да?
– Думаю, да, – ответил Таксилиец. – Давно мертвый.
– Значит… – Шеб облизнулся. – Там может быть… добыча. Оставленные сокровища – в самом деле, кто сюда еще забредал? От Пустоши не ждут ничего, кроме смерти. Это всем известно. Мы, возможно, первые, кто видит этот…
– Не считая его жителей, – пробормотал Раутос. – Таксилиец, ты видишь какой-нибудь вход?
– Пока что нет. Но погоди, мы найдем его, я уверен.
Бриз вышла вперед, словно загораживая всем дорогу.
– Это место проклято, вы что, не чувствуете? Здесь не место людям – таким как вы и я – не место. Послушайте! Если мы войдем, то уже никогда не выйдем!
Асана заскулила, съежившись.
– Мне тоже здесь не нравится. Просто уйдем, как она говорит.
– Мы не можем! – рявкнул Шеб. – Нам нужна вода! Как, по-вашему, может здесь выжить город таких размеров? Он стоит на источнике воды…
– Который наверняка пересох, оттого все и ушли!
– Пересох, возможно, – это чтобы напоить десять тысяч жаждущих. А не семерых. И потом – как давно это было? Нет, вы не понимаете: не найдем воды здесь – и все умрем.
Призрака перебранка удивила. Они нашли родник всего два дня назад. Все несли бурдюки – и в них что-то еще плескалось; хотя, если подумать, он не мог вспомнить – откуда у них бурдюки? Они всегда у них были? А широкополые шляпы, укрывающие от яркого, жгучего солнца? А посохи? Ящик писца с веревочными ручками у Таксилийца? Планшет Раутоса, который раскладывается в столик? Плащ Бриз со множеством карманов, в каждом из которых – плитка? Узловатый кистень за поясом у Наппета? Перевязь ножей Шеба? Веретено Асаны и мешок шерсти, из которой она прядет свою кружевную паутину? У Ласта – железный котелок и огниво, серп и набор кухонных ножей… откуда, подумал с легкой тревогой призрак, у них это все?
– Ни воды, ни еды, – говорил Наппет. – Шеб прав. Но главное – если найдем дверь, сможем обороняться.
Его слова повисли в наступившем молчании, а потом медленно поднялись, как мелкий песок; призрак мог видеть, как они теряют форму, но не смысл, определение, но не ужасное содержание. Да, Наппет вслух высказал тайное знание. Слова, кроваво запечатленные у каждого в душе.
Кто-то преследует их.
Асана начала всхлипывать, в горле булькали мокрые комочки.
Шеб, глядя на нее, сжал кулаки.
А Наппет повернулся к Ласту и задумчиво разглядывал его.
– Я знаю, – сказал он, – что ты толстолобый фермер, Ласт, но на вид крепок. Меч держать можешь? Если кому-то придется удерживать вход, ты сможешь?
Тот нахмурился, потом кивнул.
– Может, я меча никогда и не держал, но никто не прорвется. Клянусь. Я никого не пропущу.
В руке Наппета оказался меч в ножнах, который он протянул Ласту.
Увидев оружие, призрак отпрянул. Он знал этот клинок и все же не знал. Странное, пугающее оружие. Ласт вытащил меч из ножен. Однолезвийный, темный, из пятнистого железа, утяжеленное острие словно светилось. Вдоль всего клинка тянулось углубление – словно черная кошмарная пропасть, словно край самой Бездны. От него пахло смертью – от этого ужасного инструмента уничтожения.
Ласт взвесил меч в руке.
– Мне бы лучше копье, – сказал он.
– Копья мы не любим, – прошипел Наппет. – Да?
– Нет! – хором ответили остальные.
Ласт нахмурился еще больше.
– Да, я тоже. И не знаю, почему… почему я… так сказал. Как будто кто-то в голове прошептал. – И он сделал охранительный жест.
Шеб для надежности плюнул на землю.
– Мы не любим копья, – прошептал Раутос. – Они… опасны.
Призрак был с ними согласен. Лишенный плоти, он все равно содрогнулся от холода. В его прошлом было копье – да? Наверное? Ужасное оружие, направленное ему в лицо, в грудь, режущее мышцы рук. Оно заставляло кости дрожать, отталкивая его; шаг, другой…
Боги, он не любит копья!
– Давайте, – сказал Таксилиец. – Пора искать вход.
Вход был. Призрак знал это. Вход был всегда. Сложность в том, чтобы отыскать его, увидеть и понять, что это такое. Важные двери прячут, маскируют, чтобы скрыть. Важные двери открываются только с одной стороны, и как только войдешь, закрываются с порывом холодного воздуха, поглаживающего загривок. И больше их не открыть.
Такую дверь он искал, понял призрак.
Такая ждет в мертвом городе?
Нужно узнать скорее. Пока его – их всех – не нашел преследователь. Носитель Копья, убийца, Тот, кто не отступает, кто издевательски молчит, кто не дрогнет – нет, он не покончил со мной, с нами, со мной, с нами.
Мы должны найти дверь.
