Да, именно это – самообман – вызвало у него странную тревогу, чувство незащищенности и уязвимости. Это ценная идея. Когда ты сам – монстр, куда прятаться? Как не бежать, когда это нависает над тобой? Так близко, что чувствуешь запах и вкус? Да, даже простейшие животные знают, как важно не знать себя слишком хорошо.
– Я добрался до плиток пола, – объявил Шеб, выпрямляясь. Когда все рванулись к зыбкому краю воронки, он зарычал: – Назад, идиоты! Хотите меня похоронить?
– Заманчиво… – сказал Наппет. – Но тогда придется откапывать твой жалкий труп.
Лопата скребла по плиткам. Вскоре Шеб сказал:
– Добрался до верха двери… низкая, но широкая. Ступенек нет, просто уклон.
Да, подумал призрак, так и должно быть.
Шеб не хотел отдавать лопату, раз уж виден путь вниз. Он копал быстро, покряхтывая, когда выбрасывал наверх очередную порцию тяжелого сырого песка.
– Я чую воду, – выдохнул он. – Может, туннель затоплен – но мы хотя бы от жажды не умрем, да?
– Я туда не полезу, – заявила Бриз, – если в туннелях вода. Не полезу. Вы все утонете.
Уклон шел вниз еще на шесть-семь шагов, и Шеб выдохся. Наппет взялся за дело и вскоре, когда за их спинами собирались сумерки, штык лопаты ткнулся в пустоту. Они прорвались.
Воздух в туннеле по ту сторону был сладковатым от гниющей плесени и кислым от чего-то мерзкого. Лужи воды на полу были не глубже толщины ладони, ноги скользили. Тьма стояла непроглядная.
Все зажгли лампы. Увидев это, призрак снова почувствовал страх. Как и со всем прочим снаряжением; как и при внезапном появлении лопаты, он упускал что-то важное: не могло же все нужное появляться само собой. Реальность так не работает. Нет, должно быть, он просто не видел предметов, зрение работало избирательно, выхватывая только то, что необходимо, что имеет отношение к моменту. Он неожиданно осознал: тогда группу должны сопровождать несколько фургонов. И слуги. Телохранители. Армия. Он потрясенно понял, что реальный мир – не то, что он видит, не то, с чем шаг за шагом взаимодействует. Реальный мир – непостижим.
Он был готов завыть. Дать голос своему ужасу, ужасному открытию. Ведь если и вправду мир непостижим, то нельзя постичь и ополчившиеся против него силы, и как тогда защититься от них?
Он застыл, не в силах двигаться. Пока группа не спустилась в туннель – и тогда новое открытие поразило его, когда цепи потащили его в яму, потянули, кричащего, в проход.
Он не свободен.
Он привязан к жизням этих странных путников, из которых ни один даже не знал о его существовании. Он их раб, но совершенно бесполезный – без голоса, без тела, без личности – вместо нее жалкая насмешка над собой; и сколько протянет такое существо, никому даже не видимое? Если даже каменные стены и лужи липкой воды не замечают его присутствия?
Это что же – пытка, которую терпят все призраки?
От такой ужасной, кошмарной возможности он оцепенел. Как может смертная душа заслужить такое вечное покаяние? Что за ужасное преступление – просто жить? Или это его одного приговорили к такой судьбе? Какой-то бог или богиня, скорый на расправу и лишенный милосердия?
И от этой мысли он, влекомый следом за своими хозяевами, ощутил внезапную ярость. Взрыв негодования.
Что за бог или богиня смеет меня судить? Это слишком наглое высокомерие.
Кто бы ты ни был, я найду тебя. Клянусь. Найду тебя и прирежу. Усмирю. Поставлю на колени. Как ты смеешь! Как смеешь судить кого-то, если даже прячешь свое лицо? Если скрываешь всю правду о своем существовании? Свое упрямое присутствие?
Прятаться от меня – кем бы ты ни был, чем бы ты ни было – это детские игры. Дешевые игры. Посмотри на своего ребенка. Посмотри на всех своих детей. Докажи мне свое право судить меня.
Докажи, и я приму тебя.
Продолжишь прятаться, приговорив мою душу к страданию, и я найду тебя.
Я найду тебя.
Туннель пошел вверх и привел в большой зал с низким потолком.
Зал был полон трупов рептилий. Гниющих, разлагающихся, в лужах гноя и крови. Двадцать или больше.
К’чейн че’малли. Создатели этого города.
И у каждого перерезано горло. Их прикончили, как жертвенных козлов.
А дальше спиральный пандус круто уходил вверх. Никто не сказал ни слова, пока они аккуратно пробирались через место бойни. Следом за Таксилийцем они двинулись наверх.
Призрак увидел, как Бриз, остановившись, нагнулась и провела пальцем по гниющей крови. Потом сунула палец в рот и улыбнулась.
Книга вторая
Поедатели алмазов и рубинов
Мне как-то рассказывали
о реке
Это вода, которая
течет по земле
и на солнце блестит
Это легенда
а значит, неправда
Мне рассказывали, что вода та прозрачна
а так не бывает
Ведь всякий знает
что вода
имеет цвет
крови
Легенды рассказывают
чтобы чему-то учить
И эта легенда
на самом деле о нас
о кровавой реке
и о том, как однажды
мы станем прозрачны
«О реке»
Бадаль
Глава седьмая
Жуткие твари, толкаясь, строятся в шеренгу
Ряд щитов, за которыми ряд крашеных лиц.
Они выступают из моего рта
Как свойственно всем убийцам
Когда никто так не заботился, как они
О драгоценных знаменах и флагах
И музыке, чтобы чеканить шаг
Как свойственно всем праведникам
Глядите теперь на их сверкающие мечи
Что жаждут посеять раздор средь согласных
Беспомощных, как многоножки в грязи
Как слова для влюбленных
В мутных глубинах лебеди барахтаются как тюлени
Карабкаются по ледяным стенам темницы холода
Все наши сны бессвязны
«Признания приговоренного»
Банатос из Синецветья
Странник шел по затопленному тоннелю, представляя себе тела, которые когда-то бревнами плавали здесь, медленно разбухая и превращаясь в студень. Иногда под ноги попадались невидимые кости. Темнота не дарует ни истинного одиночества, ни окончательного покоя. Темнота есть не что иное, как пристанище для тех, кто забыт. Именно поэтому гробы накрывают крышками, склепы замуровывают камнями, а курганы засыпают землей. Чтобы увидеть темноту, достаточно зажмуриться: это всего лишь отсутствие света, когда оттенки теряют значение.
