– Довольно нытья, Кастет. Пора прекращать скрываться.
Услышав свой старинный титул, Сечул Лат улыбнулся, но улыбка была горькой.
– Наше время прошло.
– Да, прошло. Но мы вернем его вновь.
Сечул покачал головой.
– Ты правильно поступил в тот раз, когда сдался…
– Я не сдавался! Меня изгнали!
– Тебя заставили отречься от того, что более тебе не принадлежало. – Ассейл затравленно поднял голову, встречая гневный взгляд Странника. – Чем ты так обижен?
– Мы были союзниками!
– Ну да, были.
– И снова ими станем, Кастет. Из всех Старших богов ты стоял ближе всех к моему трону…
– К твоему Пустому Трону, да.
– Грядет битва… Слушай меня! Мы сбросим этих жалких новых богов. Они утонут в своей крови! – Странник подался вперед. – Или ты боишься, что против них окажемся только мы с тобой? Уверяю, старый друг, мы будем не одни. – Он снова откинулся на спинку кресла и посмотрел в огонь. – Твои смертные сородичи обрели новую силу и новых союзников.
Кастет хмыкнул.
– Ты хочешь положиться на спокойствие и справедливость форкрул ассейлов? После всего, что они с тобой сотворили?
– Я полагаюсь на осознанную ими необходимость.
– Эстранн, мое время на исходе. – Сечул Лат поводил пальцами в воздухе. Улыбнулся. – Я все оставил Близнецам, лучшим из своих потомков.
– Я не могу с этим согласиться. Ты не станешь отсиживаться в стороне. Я ничего не забыл. Помнишь, какой силой мы раньше обладали?
– Помню… Почему, по-твоему, я здесь?
– Я хочу вернуть эту силу. И я ее получу.
– Зачем? – тихо спросил Кастет. – Что тебе нужно?
– Все, что у меня отняли!
– Ах, старый друг, кое-что ты все-таки забыл.
– Это что же?
– Ты забыл, почему у тебя все отняли.
Повисло долгое молчание.
Странник поднялся и налил себе вина. Потом встал рядом с креслом и посмотрел на Кастета сверху вниз.
– Я пришел сюда не только за тобой.
Старший бог поморщился.
– Я намерен созвать всех Старших – всех, кто еще жив. Я – Хозяин Плиток. Они не смогут мне отказать.
– Да уж, – пробормотал Кастет, – не сможем.
– Где она?
– Спит.
Странник зарычал.
– И без тебя знаю, Сеш.
– Присядь, Эстранн, прошу. Хотя бы ненадолго. Давай просто… посидим. Выпьем в память о прежней дружбе. И невинности.
– Что ж, Кастет, тогда до дна.
Ассейл закрыл глаза и кивнул.
– До дна.
– Мне больно видеть тебя таким, – сказал Странник, опускаясь в кресло. – Мы вернем тебе былое величие.
– Друг мой Эстранн, ты разве так и не усвоил урок? Времени нет дела до наших желаний, и ни одному богу не сравниться с ним по жестокости.
Странник прикрыл свой уцелевший глаз.
– Погоди, Сеш, скоро ты увидишь мир, который я собираюсь построить. В нем ты снова встанешь рядом с Пустым Троном. Снова познаешь радость неудач, которые будешь обрушивать на смертных, одну за другой.
– Да, я помню, как они жаловались на невезение, – пробормотал Кастет.
– А потом пытались умилостивить злую судьбу, принося кровавые жертвы. На алтарях. На полях сражений.
– И продавая душу.
Странник кивнул. Довольно и с облегчением. Да, пока можно подождать. Ожидание сослужило ему хорошую службу. Оно залечило раны.
А она пусть еще немного отдохнет.
– Что ж, – подал голос Кастет, – поведай мне эту историю.
– Какую историю?
– Историю о том, как ты потерял глаз.
Хорошее настроение улетучилось. Странник отвернулся.
– Смертным дай волю, – мрачно произнес он, – что хочешь сожрут.
В башне Азатов, в зале размером с целый мир, она спала и видела сны. А поскольку сны существуют вне времени, она вновь могла ходить по местам, которые уже тысячелетия как мертвы. Воздух там по-прежнему пронзительно свеж, небо над головой – ртутно-яркое, как и в день болезненного рождения. Руины зданий вокруг образуют крутые, изломанные глыбы. Уходящий потоп облепил все на уровне ее чресл грязью. Она глядела по сторонам, испытывая любопытство пополам с удивлением.
Трудно было поверить, будто это все, что осталось.
Руины выглядели как-то подозрительно аккуратно. Обломки чуть ли не одинакового размера. Никакого мусора на улицах и переулках. Даже слой ила, принесенный наводнением, ровный.
– Ностальгия, – донесся сверху голос.
Она замерла и, подняв глаза, увидела, что на одной из глыб кто-то сидит. Кожа белая, длинные золотые волосы распущены, под ними – тени густо-малинового оттенка. Двуручный меч с белым клинком прислонен к груди, кристалл в рукояти переливается всеми гранями на свету. Это существо способно принимать множество разных форм. Одни приятные, другие – например, эта – словно плевок кислотой в глаза.
– Твоя работа?
Одной рукой он поглаживал свой эмалированный клинок. От неприкрытой чувственности этого жеста у нее по телу пробежала дрожь.
– Кильмандарос, твоя неряшливость меня угнетает, – сказал он.
– Зато у тебя погибель всегда такая… аккуратная.
Он пожал плечами.
– Представь, Кильмандарос, что в свой последний день – или ночь, неважно – ты окажешься в комнате, допустим, даже в постели. Встать ты не можешь; сил хватает только на то, чтобы смотреть по сторонам. А теперь скажи мне: разве не приятно наблюдать вокруг себя порядок? Разве не приятно осознавать, что после тебя все так и останется – обреченным на бесконечно медленное увядание?
– Что ты хочешь от меня услышать, Оссерк? Что я испытываю ностальгию по комнате, в которой нахожусь?
– Разве это не последний дар умирания?
Она подняла руки, демонстрируя кулаки.
– А вот спустись, Оссерк, и получишь свой дар. Я знаю это тело, и лицо, которое ты мне показываешь, – лицо соблазнителя. О как хорошо я его знаю! Спускайся же, милый. Ты разве не скучаешь по моим объятиям?
Оссерк засмеялся – как и положено во сне, беспощадно правдивом. Презрительный и лишенный сочувствия, этот смех пронзал жертву, хватал за горло. Смех как бы говорил: «Ты больше ничего для меня не значишь. Я вижу твою боль, и она меня забавляет. Я вижу, как ты не можешь расстаться с тем, что я с такой легкостью отбросил – с мыслью, будто между нами еще что-то осталось».
Смех во сне мог говорить о многом.
