Так они сидели вчетвером, погруженные в молчание, которое растекалось вокруг и внутри них, а иногда и между ними. Думали, как быть дальше. Для таких рассуждений не нужны слова, а сил на жесты уже ни у кого не было. Бадаль думала, что в книге Сэддика будет множество пустых страниц, посвященных этому молчанию и всему, что в нем. Правде и лжи, потребностям и желаниям. Сейчас и тогда, там и здесь. Увидев эти страницы, Бадаль могла бы перелистывать их и, кивая, вспоминать. Вспоминать, как все было.
Первой оставила кляксу на пустой странице Брейдерал.
– Надо идти назад.
Рутт поднял покрасневшие глаза. Прижал Ношу к груди. Поправил обтрепанный капюшон и пальцем погладил ребенка по невидимой щеке.
Так он высказал свое мнение, и Бадаль его поддержала. Полностью. А Брейдерал глупая и опасная.
Вон она сковыривает болячки вокруг ноздрей.
– Пустыню нельзя обойти кругом – только напрямик. Но в ней мы погибнем в страшных муках. Я слышала про Стеклянную пустыню. Ее никогда и никто не пересекал. Она тянется бесконечно, прямо в глотку заходящему солнцу.
Этот образ пришелся Бадаль по нраву. Надо запомнить. Прямо в глотку – в алмазную глотку, полную острого стекла. Но ведь они – змея.
– У нас толстая кожа, – промолвила Бадаль; страница ведь все равно испорчена. – Мы поползем в глотку, потому что так делают змеи.
– Тогда мы умрем.
Вот поэтому никто с ней не разговаривал. Как можно такое вслух произносить! Так замарать страницу! Никто с ней не разговаривал. Вот поэтому.
Рутт повернул голову. Рутт смотрел на Стеклянную пустыню. Он долго-долго вглядывался в нее, пока темнота поглощала светящиеся просторы. А потом он перестал смотреть и, наклонившись вперед, начал баюкать Ношу. Укачивать и баюкать.
Значит, решено. Они отправятся в Стеклянную пустыню.
Брейдерал испортила чистую страницу. Ничего, их еще тысячи.
Бадаль отползла подальше и стала смотреть в темноту. Она выбрасывала слова. Там. Здесь. Тогда. Сейчас. Когда. Чтобы пересечь пустыню, всем им нужно избавиться от лишнего и ненужного. Даже поэту.
– У тебя есть стих, – произнес Сэддик, темным силуэтом примостившийся рядом. – Почитай мне его.
– Я отбрасываю прочь
Слова. И начинаю
С тебя и меня
Вчера поутру
Пять ящерок
Присосались ко мне
Как хрюшки или крысята
Они пили кровь
Из тебя и меня
Я убила двоих
И съела вместе со всем
Что взяли они
Но так и не вернула
Брошенных слов
Нам нужно облегчить ношу
Избавиться от лишнего
Сегодня я брошу
Тебя
Завтра я брошу
Меня.
Сэддик какое-то время молчал, потом шевельнулся.
– Я запомнил его, Бадаль.
– Оно для безмолвной страницы.
– Какой-какой страницы?
– Для пустой. Той, на которой написана только правда. Той, которая не лжет. Для безмолвной страницы, Сэддик.
– Это еще один стих?
– Главное, не пиши его на пустой странице.
– Не буду.
В его голосе звучало странное удовлетворение. Сэддик плотным клубком свернулся рядом с Бадаль – совсем как костогрыз, когда костогрызы были обычными домашними зверьками, – и уснул. Бадаль с аппетитом смотрела на его руки.
Глава девятая
За ветром причесанной травою
В душном завихрении реки
Стояла заводь тихая, в которой
Все беды и заботы далеки
Не всколыхнется даже там камыш
Природе дела нет до наших пожеланий
Для бездонных размышлений все
Наши убежища слишком неглубоки
Песок податливый удерживает прочно
Что якорь, что ступающую ногу
За поворотом речка иссякает
На ветке сломанной, как на плечах
Колышется промокшая рубашка
Опасность вижу я, коль смог бы
За нею потянуться, но усилье велико
И воротник обтрепанный не закрывает
Грудь бледную с постукиваньем пульса
Рубашка носит реку на себе
Из пены и лениво плещущих лохмотьев
Я вскоре прекратил бесплодные попытки
И вдаль поплыл на поиски сапог
Наполненных ракушками, ведь должен
Человек на чем-нибудь стоять.
«Еще есть одежда»
Рыбак
– Я объелся, – произнес король Тегол и, взглянув на гостью, добавил: – Простите.
Капитан Шурк Элаль посмотрела на него, не донеся хрустальный кубок до полных, ярко накрашенных губ.
– Еще один распухший член за моим столом.
– Вообще-то это королевский стол, – заметил Бугг.
– А я и не в буквальном смысле.
– Вот и славно! – воскликнул Тегол. – А то здесь рядом сидит моя супруга. И хоть ей не нужно ни в чем себя ограничивать, продолжим разговор метафорически.
Король нервно забегал глазами и спрятался за кубком.
– Все как в былые времена, – сказала Шурк. – Если не считать неловкого молчания, безумного изобилия и веса целого королевства на наших плечах. В следующий раз напомни мне, чтоб я отказалась от приглашения во дворец.
– Не терпится снова ощутить покачивание палубы под ногами? – спросил Тегол. – О, как я скучаю по морю…
– Как ты можешь скучать по тому, чего никогда не испытывал?
– Логично. Мне нужно выражаться точнее. Я скучаю по ложной памяти о морской жизни. Это я так выражаю солидарность.
– Не думаю, муж, что нам стоит обсуждать за столом желания капитана, – проворчала королева Джанат себе под нос.
Шурк, тем не менее, услышала.
– Ваше величество, этот вечер неопровержимо доказал, что вы испытываете безосновательные предубеждения в отношении мертвецов. Будь я живой, то оскорбилась бы.
– А вот и нет.
– А вот и да, в знак солидарности!
– Что ж, тогда прошу прощения, – сказала королева. – Просто я нахожу ваши, мм, неприкрытые намеки довольно неприличными…
