Что-то многовато сегодня было для Маши братьев Соловьевых с их глупостями. Хотя Витьку с Петькой не сравнить. Бывает же такое: двое совершенно разных людей с одинаковым характером. В старые времена из Витьки получился бы пират, а из Петьки — одинокий ковбой, защитник индейцев… А Витька и вправду может на куски порвать. Во всяком случае, попытается.
— Монеты из музея, — повторила Маша. — Их ищет милиция. И Триантафилиди ищет милиция. Вот поймают его, и он расскажет, как отдал тебе банку с заправкой для сочинского знакомого.
— Не расскажет, — уверенно хмыкнул Витька. — Думаешь, я не соображаю? Вчера он говорит: «В понедельник посажу тебя на автобус и дам посылочку для племянника. Он тебя встретит в Лазаревском». А полчаса назад приходит, весь мокрый. Тащит банку. Не в понедельник, а сегодня. Не к автобусу, а ко мне домой. Я говорю: «Понедельник послезавтра». А он: «Ой, я ошибся, думал, что ты сегодня уезжаешь…» Шиш он ошибся! Он от рыжья избавился! — Витька подбросил на ладони горсть монет. — Верняк, Незнамова: у него дома сейчас ни одной краденой вещи. Менты придут — он чистенький, помидорками балуется. Думаешь, он скажет, что я его ворованное золото увел? «Вяжите меня, люди добрые, я вор, но только уж и Витьку Соловьева посадите»?
Этот мерзавец был прав. Немного утешало то, что Триантафилиди, оказывается, боялся Деда, Машу и Петьку не меньше, чем они его. Они сидели дома и ждали, что вот-вот нагрянут преступники. А преступник у себя дома ждал, что вот-вот нагрянет милиция. И потащил к Витьке банку с «заправкой».
Итак, если в доме у Триантафилиди не осталось ни одной вещи из музея, то монеты — единственная улика против грабителя. А монеты у Витьки. А Витька хочет их украсть, зная, что Триантафилиди не выдаст его никогда. Грабитель не выдаст вора, вор не выдаст грабителя, и будет эта парочка разгуливать на свободе!
Не выйдет! — отчеканила Маша. — Монеты мы сдадим в милицию, огородника посадим!
Это кто сказал? — угрожающим шепотом спросил старший брат Соловьев.
Это я сказала. И мой дед, полковник разведки. Они с мамой сейчас едут в Сочи и вернутся с милицией. Я расскажу, что видела у тебя монеты. И Петька расскажет!
Какие монеты, якорем тя?! — Витька нахально побренчал монетами в карманах и грудью пошел на Машу. — Не было ничего!
Он пер как бульдозер, выталкивая Машу с кухни. Здоровый, на два года ее старше и на голову выше. Под тельняшкой ходили надутые взрослые мускулы.
— Дура ненормальная! Приперлась, заправку материну разбила и давай орать: «Монеты, монеты!» А ну, пошла отсюда, чеканашка! — Сложенными на груди руками Витька толкнул ее в плечо.
Маша вылетела с кухни в коридор и больно ударилась о стену. Она подумала, что Витька так и выставит ее из квартиры. А брату скажет — за то, что банку разбила. Петька видит эту разбитую банку, а монет не увидит… Где Петька, почему он притих?! Или не слышит, что здесь творится?!
Маша кинулась к ванной.
— Куда?! — вцепился ей в локоть Витька.
Она вырвалась, влетела к Петьке и навалилась на дверь, чтобы Витька не вломился.
Этот балбес пускал кораблики! В ванне среди клочьев пены плавала алюминиевая миска и половинки мыльницы. Петька бомбил их ложками. Маша успела увидеть, как быстро-быстро наливается краской его смущенная физиономия, и вдруг погас свет. С той стороны двери щелкнула задвижка.
— Абзац, — прокомментировал Петька.
ГЛАВА XVIII
СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ
Стихийное бедствие — это, например, смерч, способный, как игрушку, поднять в воздух грузовик. Или цунами — гигантская волна, смывающая в океан прибрежные города. Или Петька. Ущерба от таких замечательных людей, как Петр Соловьев, не меньше, чем от смерчей и цунами. Ведь смерчи и цунами бывают нечасто, а Петьки каждый день трудятся не покладая рук.
Кто утопил подводную лодку системы Самосвалова и свою лодку продырявил? Петр Соловьев. А почему? Потому что ему скомандовали: «Табань!» — но Петр Соловьев не может просто послушаться. Он хочет до всего дойти своим умом и, может быть, отдать другой приказ, в сто раз мудрее и правильнее. Но пока он доходит, время приказов кончается и настает время спасательных работ.
Таким людям, как Петр Соловьев, лучше всего сидеть на полянке, очищенной от камушков, и мечтать под неслышный трепет мотыльковых крыльев. Может быть, они придумают новую игру, которой увлечется все человечество, как «Тетрисом» или кубиком Рубика. Или напишут гениальное стихотворение. Такие люди, как Петр Соловьев, на это способны.
Но им хочется борьбы и сокрушительных подвигов. Их тянет к тем вещам, которые хуже всего получаются у мечтателей.
Вот почему они — стихийное бедствие. Дружить с ними опасно для здоровья.
Пропустим все, что и так ясно. Витькин издевательский хохот, Машины крики, непонимающий Петькин лепет. Историю с монетами в банке пропустим тоже. Маша рассказала ее в точности, как написано в этой книжке.
Только еще добавила, что Триантафилиди гад и Витька гад.
И вот они с Петькой сидели в запертой ванной, а отмороженный старший брат Соловьев горланил за дверью:
Жил в Укропле Витя-морячок, Он служил матросом на буксире. Обожал свой славный городок — Да, городок! — И мечтал об девушке об Ире!
Пение раздавалось то громче, то тише — судя по всему, Витька брбдил по квартире.
Петька опечалился, потому что брат, хотя бы и такой, все равно брат. Очень горько, если он становится на скользкую дорожку преступлений.
Опечалившись, Петька оторвал дверную ручку, подбил Маше глаз и переколотил невыясненное количество посуды.
Он проделал эту большую работу в темноте с потрясающей скоростью настоящего мастера своего дела. Маша не успела бы помешать, если бы даже видела, что Петька собирается делать.
Чпок!
— ОЙ!
Дзынь-тарарах!
И готово.
У Маши в подбитом глазу плавали белые круги. Еще сильнее попало по скуле: половина лица онемела.
Большому кораблю — большое кораблекрушение, — сказал откуда-то с пола Петька и завозился, звеня осколками.
В таз с посудой сел? — поняла Маша.
Ага, в таз. Я тебя задел или мне показалось?
Нет, не показалось! Чем ты меня, кулаком?
Ручкой от двери, — уныло сказал Петька. — Я знал, что ручка плохо держится, но думал, что запор еще хуже.
Маша потрогала скулу: под горячей кожей бился пульс.
— Макропод несчастный! Как я теперь в школу пойду с синяком?!
— В первый раз, что ли? — утешил ее макропод.
Дверь ванной открывалась внутрь. После того как Петька оторвал ручку, ее невозможно было распахнуть, даже если бы задвижка с той стороны каким-то чудом открылась.
