Одним из таких людей оказался граф Шереметев – как же иначе? Он не мыслил, что все это надолго. Родина Россия всегда для них была землей обетованной.
Бурно встречали Ленина, неуемного Ленина на Финляндском вокзале. Высоким истеричным, но уверенным голосом произносил он страшные слова о том, что это лишь начало революции. Она должна перейти на новый этап – в социалистическую революцию…
Царская семья, кажется, уже была взаперти в Царском селе…
И граф наконец решился: немедленно ехать в Москву! Всем спешно собираться, укладываться и быть готовыми через три дня.
Поклаж – целые телеги… Добро, нажитое предками в течение не одного века, заработанное кровью, – оставить. Брать только самое необходимое. Последней каплей, переполнившей чашу терпения графа, была сцена, которую ему пришлось наблюдать. Какой-то негодяй выхватил у встречного прямо из кармана портсигар и крикнул: «Было ваше – стало наше!» И убежал.
* * *
…И снова графом овладевали мысли: что станет с Россией. Для России самое важное – в чьих руках находятся Устав и Законы. В одних руках они могут быть палкой, а в других – «волшебной тростью музыканта-дирижера»: «Высмотреть подобного человека и есть задача государства или задача лица, держащего большое или малое кормило в государственном корабле».
С. Д. Шереметев держал малое кормило и свято верил в великое предназначение страны. В его вотчинах вводились новые, передовые методы хозяйствования, он умел находить умных, знающих управляющих. Когда начался промышленный подъем в стране, взялся за развитие ткацкого дела в Иванове и его окрестностях. Занимался развитием церковно-приходских школ.
Переписка, дневники, распоряжения, рукописи графа занимают десятки полок в Государственном архиве древних актов. Откроем один том, за 1912 год, наугад, и вот что мы там обнаружим: – Телеграмма от министра Дурново: «Прошу прибыть в Петербург. В первых числах июня будет решаться вопрос о всеобщем обучении в начальных училищах, с коими связана судьба церковных школ». – Истинный хозяин, любивший землю, ее флору и фауну, он устраивал выставки различных пород домашних животных и птиц в Серпуховском уезде. Как тут не вспомнить его опасения по поводу космополитизма (его мы теперь называем глобализацией) – и как болела его душа, что всеобщий характер, уравниловка, механизация производства превратят разнообразное, веселое племя, к примеру, кур в фабрику белых, как алебастр, птиц, и весь мир наполнится этим пугающим однообразием.
Сколько писем написал он о сельскохозяйственном производстве, о создании культурного сельскохозяйственного центра, где население могло бы черпать племенной материал, изучать технику земледелия. Интересно, что на первое место Сергей Дмитриевич ставил человека: «Этим упорядочилось бы положение человека и тем самым всего общества». – В архивных документах содержится отчет о выставке домашних животных и птиц в Серпуховском уезде. Один перечень «принимавших участие в выставке» заставляет нас сегодня напрягать память, чтобы вспомнить, что это за птицы и домашние животные: черно-огненный кролик, морские свинки, цесарки, гуси холмогорские, павлины, фазаны… Проводятся конкурсы певчих птиц, домашних коз, а также продажа шкурок ангорских кроликов.
Выставка эта была по счету уже двадцать шестой! И не парадная, а действительно служащая обмену опытом. Это была и торговля и игра. Игра со всеми ее конкурсами канареек и пр., с наградами, торжествами, музыкой – и живое общение.
Страстью графа Шереметева было собирательство, исследования: по истории, этнографии, народному творчеству, иконописи, археологии. Он стал председателем «Общества любителей древней письменности» (в нем принимали участие знаменитые ученые А. Соболевский, А. Шахматов, Ф. Буслаев), членом Русского археологического общества в Константинополе, Псковского археологического общества (в Псковско-Печерской обители пребывал его предок фельдмаршал), почетным членом Академии художеств и еще нескольких обществ…
К нему обращались за консультациями по самым различным вопросам. Мне попались письма-просьбы о материалах, касающихся Ломоносова, императрицы Елизаветы, 1812 года… А сколько книжных и журнальных изданий осуществил этот труженик – и не коммерческого, а научного, исторического характера! Чего стоит лишь один разобранный и изданный им архив Вяземских! – этой работы другому хватило бы на всю жизнь.
Думается, что и вечное недовольство, в котором упрекали Шереметева, вызывалось тем, что он видел недостатки правления и они раздражали его. Поставленный самим рождением рядом с царем, он стал флигель-адъютантом при Александре III, участвовал в Русско-турецкой войне и, хотя относился к нему без пиетета, тяжело пережил покушение и смерть Александра II. Более дружен был с Александром III и особенно с его женой (вел переписку с нею до самого конца, 1918 года).
(Неизвестно, правда это или нет, но Ирина Владимировна, жена последнего русского графа Василия, говорила мне: привязанность Сергея Дмитриевича к вдове Александра III была так велика, что, волнуясь за нее, он направил своего сына сопровождать ее в кругосветное путешествие…)
История, как и природа, подвластна особым, природным законам, ей близки естественные формы движения, эволюция, а не насилие и террор. Однако, чтобы следовать этим естественным законам, «государственные люди» должны соблюдать нравственные законы, Шереметев это хорошо понимал и не просто следовал морали, а был глубоко религиозным человеком.
«Живая власть для черни ненавистна», «всегда народ к смятенью тайно склонен» – опять повторял он те слова. Он понимал, что удержать народ способны лишь те правители, которые следуют не просто приказам министров, а высшей власти, Божьей воле, мыслям о стране и ее людях. Беды же России виделись ему в невежестве, бескультурье, в бесхозяйственности внизу – и в том, что на командные посты то и дело назначаются люди, лишенные знаний, ума и совести. Трезво оценивал Сергей Дмитриевич и сам народ, лишь недавно вышедший из крепостной неволи: там, где немец просто выполнит предписание, русский ждет указки, напоминания, а законы и распоряжения не выполняет даже с каким-то особым сладострастием…
Выход же он видел в постепенном приобщении к культуре, не в революции, а в эволюции, в выдвижении из народа людей умных, талантливых. В вотчинах их крестьяне читали Карамзина, а вся Ильинка много лет забита лавками, в которых торговали выходцы из шереметевских сел…
Граф перелистывал дневник за 1912 год, названный им «Смутное время».
Вновь роковые часы истории… Сдерживающие центры в народе ослабли, верхи – изменят ли что? И царствование Николая II (как давно подсказывали предчувствия) закончится трагически.
Бедный Ники!..
Надо, надо ехать! В Москву!
В тот последний вечер граф долго стоял у ворот Фонтанного дома. Он прощался с драгоценной обителью.
Прощай, прощай!
Отъезд. Мучительно и больно
Прощаться с памятью своей.
Апрель 17-го года
Стоит сурово у дверей.
Вдруг опустела анфилада,
И в Доме пусто и темно.
Лишь шереметевские клены
Глядят задумчиво в окно…
Мой старый дом, гнездо родное.
Как много связано с тобой!
Что ждет тебя? И что чужое
Наполнит мир особый твой?
Великая Россия пала!
Ну а для будущей страны
Победы предков, Честь и Слава
Возможно станут не нужны…
Прощай! Твой ход часов старинных
Граф сам рукой остановил,
И, словно в прошлое, родное,
Он с болью двери затворил…
И лбом приник…
Гаянэ Аветян, Кусково
Часть шестая
В Москву, на Воздвиженку!
Граф как раз перечитывал письмо своей племянницы, восторженной девицы, встретившейся с государем в Смоленске:
