Меня никто не мог видеть. Я стояла за стеной, а в створе проема был он.
Перекрестила его. Кивнул. В комнату вошли два солдата. Стали спрашивать, к кому. Казалось, были удивлены.
Вдруг слышу громко: «Еленка?!» Махнул рукой и исчез за воротами зоны. Какой-то сержант взял заявление и ушел. Потом пришел другой и велел вытащить передачу на лавочку. Стал все смотреть, разворачивать… Помешал кончиком карандаша в коробочке с настоящим кофе.
Пусть мешает. За это ему, бедняге, деньги платят! По том дала ему письмо со списком, сказала, что разрешили.
Сначала не хотел брать, потом прочитал и сказал: «Ну, ладно». Я собрала вещи, и он понес их в рюкзаке. Велел ждать.
Только он ушел, подлетает мужчина в штатском, на вид довольно приятный, и на меня:
– Вы к кому?
– К Трубецкому.
– Зачем?
– Передачу передать.
– Не разрешаю передачу.
– Почему?
– Не разрешаю и все.
– А ее уже взяли, разрешил начальник.
– Я его начальник. Не разрешаю. Вернуть!
– Да почему?
– Он вам сам напишет, а сейчас не разрешаю. Чтоб это было в последний раз!
Ушел. Сердце упало. Вдруг вернет! Через несколько минут вышел сержант с пустым рюкзаком и запиской на синей, наспех сложенной бумаге: «Милая, милая, спасибо, спасибо. Все получил. Целую, целую. Все время с тобой. Андрей. 29/VIII». Вот и все. Постояла, потом медленно, очень медленно пошла вдоль стены по опустевшей площади. Сумерки сгущались. На душе стало сразу так же пусто, как и в рюкзаке. До боли пусто. В голове, во всем теле… Пустота. Первый раз почувствовала напряженность двух дней, особенно последних часов. Вот теперь – все, можно уезжать. Как после тяжелой болезни собрала в гостинице свои вещи. Машинально погрызла что-то. Перевязалась. Подождала заведующую, чтобы поблагодарить за гостеприимство (Семена так и не видела больше), и пошла туда, откуда должна идти машина на станцию.
Долго не приходил шофер. Замерзли. Народу было много. Наконец приехал грузовик. Натеснились в кузов до отказа и помчались в холодную, темную ночь. Огни быстро удалялись.
До свидания, мой родной, я приеду еще! Да хранит тебя Бог! Слишком велика сила его!
Сейчас, когда спустя сорок лет, я перечитываю – все подробности тех дней, часов, весь дух того момента ярко стоят перед глазами, как будто все это было не далее, чем вчера. Удивительное свойство памяти: так прочно, без изъятий все сохранять до мельчайших подробностей и не только зрительных.
Мы слышим далёкое эхо
Послесловие
Перед нами прошли великие князья, цари, императоры, – от Ивана III до Николая II и на фоне истории наиболее яркие фигуры из рода Шереметевых. Они оставили высокие и моральные принципы, нравственные устои и оставались верны своим предкам. Их девизом были слова «Деус консерват омния», то есть Бог сохраняет всё.
Но не только оставили нравственные устои, но и материальную память, – они подарили России музеи, усадьбы памятники культуры: Кусково, Останкино, Остафьево, Введенское, Странноприимный дом (больница Склифосовского), Фонтанный дом в Петербурге.
Во всех усадьбах можно услышать эхо из далёкого далека. Это грозный окрик фельдмаршала, боевой клич Ивана Меньшова, стоны Василия Шереметева в крепости Чуфут-Кале, трепетные и терпеливые уговоры Натальи Борисовны, преобразовавшей князя Ивана Долгорукого (казнённого зверским способом)… В конце XVIII века в Кусково зазвучало сопрано Жемчуговой-Ковалёвой и баритон её возлюбленного графа Николая Петровича, поразившего весь свет решением стать мужем талантливой актрисы… Вслед за ними можно услышать тихий голос их сына Дмитрия, и Знаменные распевы в церквях. Наконец наш главный герой – граф Сергей Дмитриевич Шереметев, самый истинный хранитель родовых гнёзд, семейных архивов.
Долгое эхо, не так уж далёкое эхо – Анна Ахматова, жившая в Фонтанном доме (во флигеле) многие годы. Она каким-то мистическим образом оказалась связанной с Шереметевыми. Она слышала звук шагов «звук шагов, которых нету» Иных она даже называла по имени.
Что бормочешь, ты полночь наша
Всё равно умерла Параша,
Молодая хозяйка дворца…
Тянет ладаном изо всех окон,
Срезан самый последний локон,
И белеет овал лица…
А стоит только выглянуть в окно комнаты, где в коммунальной квартире, во флигеле Фонтанного дома жила Ахматова, как будет слышно…
Только ночью слышу скрипы…
Что там, в сумраках чужих.
Шереметевские лица, перекличка домовых…
Ты сбежала сюда с портрета,
И пустая рама да света
На стене тебя будет ждать…
На щеках твоих алые пятна,
Шла бы ты в полотно обратно;
Ведь сегодня такая ночь,
Когда нужно платить по счёту…
Весь ты словно проигран в карты, —
Пишет Ахматова в Петербурге —,
За твои роковые марты
И за твой роковой апрель…
В апреле 1917 года Шереметевы покинули Фонтанный дом навсегда…
Потекут годы тяжёлых испытаний:
А весёлое слово – дома —
Никому теперь не знакомо,
Все в чужое глядят окно…
Кто в Париже, а кто в Нью-Йорке.
И изгнания воздух горький,
Как отравленное вино.
Ахматова говорила, что ей нравится заглядывать в прошлое, она слышит его:
Так под сводом Фонтанного дома
Где вечерняя бродит истома
С фонарём и связкой ключей
Я аукалась с дальним эхом…
Одним из эпиграфов к «Поэме без героя» поэтесса тоже взяла девиз Шереметевых «Бог сохраняет всё».
В 1913 году, когда исполнилось 50 лет государственной деятельности графа, прислали приветственные телеграммы вдовствующая императрица Мария Фёдоровна принца Ольденбургского. Были статьи в прессе, рассказывающие о «впечатляющих плодах его деятельности на ниве русской науки, сохранения национального культурного наследия».
Граф критически смотрел на монархию Николая II. Но никогда не думал, что случится со страной огромной по территории, могучей по промышленному потенциалу, хотя жестокой по отношению в «своим», к собственной судьбе. Сегодня мы живём в другой России, но одной из примет нашего времени является возможность говорить о прошлом, не принижая и не приукрашивая его.
