Процессия шествует далее, в Кремль.
Там, в Архангельском соборе, с правой стороны, в третьем ряду приготовлено место для последнего потомка Петра Великого по мужской линии, его внука Петра Алексеевича.
* * *
…Взошедшая на русский престол племянница Петра I, герцогиня Курляндская Анна Иоанновна немедля, по совету фаворита своего Бирона, учинила розыск. Князья Долгорукие ее ругают? У князя Ивана видали царский кинжал?.. Размечтались посадить на трон царскую невесту Катерину? Не бывать этому! Подпись царскую подделали!.. Ну, ждите расправы. И Остерману хитрому не поздоровится.
Варя Черкасская, девушка своевольная, ничего не боится – с порога начала речь, полную негодования:
– Батюшка, да виданное ли сие дело – обвинять Ивана Алексеевича?! Он жених Натальи Шереметевой!
– Жених? – сердито оборвал ее Алексей Михайлович. – Видали мы таких женихов! Не допустит теперь этой свадьбы Петр Борисович! Довольно, повластвовали Долгорукие! И – молчок о том.
Но Варвара, не будь ленива, побежала к соседям своим Шереметевым.
– Натальюшка! – горячо шептала она. – Не знаю я многого, да и сказать не могу, однако ведаю: затевается что-то супротив князя Ивана!
– Что ж стряслось-то? – испугалась Наташа, побледнела как полотно.
Варвара стала уговаривать подругу не принимать ничего близко к сердцу: мол, мало ли что бывает; бывает, что объявляют о помолвке, а Бог по-иному рассудит – значит, такова воля Его.
– Что ты говоришь, Варя? Как можно отказаться?.. – ахнула Наталья. – Иван Алексеевич так, должно, страдает… его одно время излечит.
– Лечит-то лечит, да только… – вздохнула Варя, – знаешь ведь, как при дворе: кто вражду имеет, тому и время не указ, тот только и ждет, как отомстить кому за старое.
– Не надобно тебе, Варя, сказывать сего мне… Все одно – люб мне жених мой.
– А… ежели тюрьма?.. Ссылка?..
– Что ты говоришь? Побойся Бога, за что?.. Кончина государя – вот истинное горе, а прочее – пустое, образуется… Батюшка мой не бросал человеков, когда они в беду попадали.
Варя искоса посмотрела на подругу, вздохнула, то ли удивляясь ее характеру, то ли думая о своем будущем: как-то отец посмотрит на ее отношения с Петром Шереметевым? Ведь жених и невеста они, а отец сватает ей Кантемира, но для нее чуть косящие глазки Петра Борисыча милее холодных взглядов князя Антиоха Кантемира, поэта и дипломата…
Повенчаны с трудной судьбой
…В один из первых дней апреля 1730 года Наташа проснулась, когда янтарные солнечные ковры легли на пол и стены, скользнули по ее лицу. Поднялась, помолилась, принарядилась и спустилась вниз, к завтраку. Каково же было ее удивление, когда увидала она в столовой всех братьев и сестер, дядю Владимира Петровича и мадам Штрауден…
Откусила кусочек пирожка. Но почему все смотрят так выжидающе? Сестры потупились.
– Отчего не фриштыкаете? – спросила.
– Дуня, разливайте чай, – приказала мадам.
Та дрожащими руками взяла чашку, чашка задребезжала на блюдце.
– Что стряслось-случилось? – удивилась Наталья.
И тут все, кроме мрачно молчавшего дядюшки, разом заговорили. Не без труда поняла юная графиня, что речь идет о новой императрице, что Долгоруким назначен розыск, что следствие ведут Трубецкой, Юсупов, а самый главный – Бирон, и не иначе как Долгоруких ждет ссылка в дальнее имение…
– Натальюшка, сердечушко мое! Невенчаны ведь вы! – заплакала Вера. – Не ходи под венец! Как мы без тебя-то?
Сергей, для которого Наташа была как мать, тоже плакал. Петр пристально смотрел на всех и молчал. Взгляды обращались к старшему брату, и он наконец проговорил:
– Герцог и герцогиня Курляндские нынче решают все, от них зависит наша жизнь… Вчерашний день подписала она указ.
– Отчего именно вчерашний? Что же вчера-то сделалось? – в отчаянии металась Наталья.
– Не ведаю, однако первого али третьего апреля стряслось что-то, тайна сие есть… Отправляют Долгоруких вон из Москвы. Что ты станешь делать? Не поедешь же за ним!
– Братушка! Сестрицы!.. Да как же это? Нельзя ведь бросать человека в беде!.. Да и свадьба уже решена у нас, – воскликнула Наталья, отодвинув чашку.
– Что-о? Какая такая свадьба? – Петр нахмурился. – Ноги моей не будет на той свадьбе!
– Помилосердствуй, братушка!
– Так и знай: ни в церкви, ни на свадьбе! Не дам своего благословения!
– Как же я одна-то? Ни батюшки, ни матушки… Ведь ты заместо отца мне, Петруша…
– А коли заместо отца, тогда и слушаться тебе надобно! – отрезал Петр и вышел из трапезной.
* * *
…Ранняя весна. Освободилась земля от снега, хотя в распадках еще лежат пожухлые, ноздреватые снежные кучки… Апрельское солнце согревает остывшие на зиму, но уже оживающие деревья.
Графиня с Дуняшей поспешали в дальний угол кусковского парка. Там была назначена встреча графини с опальным князем. Всё решено! Ныне у них состоится венчание.
Остановились подле старого дуба. Наталья провела рукой по стволу, вид шершавой красноватой коры рождал тревогу…
Огляделась кругом. Лес слабо оживал, звенел птичий гомон. «Вон как хлопочут о птенчиках своих», – прошептала Дуняша.
Но что это? Будто сама собой шевелится в земле ржавая прошлогодняя листва, шуршит жухлая трава. Шлеп!.. Шлеп!.. Да это лягуха! Серая лягуха на серых листьях, тяжелая… С трудом перепрыгнула через ветку и замерла. Ой, еще одна! И еще!.. А эта плюхнулась в углубление с залежавшимся снегом и села там. Пьет ледяную воду, отдыхает. Громко вздохнула, вытянулась, приподнялась на задних лапках и сделала еще прыжок. Господи, да их тут множество: целое войско! И все движутся в одном направлении, ни вправо, ни влево не сворачивают… плюх, плюх… восемь… десять…
– Дуняша, что это? – Наташа с ужасом глядела на лягушачье шествие.
– Это они пошли икру метать, барышня, – объяснила Дуня. – После зимы ослабли… а кровь-то, всё едино, играет: весна, вот они и идут к пруду, так-то вот каждый год.
– Какая у них кровь, что ты говоришь? Это же лягухи, они голодные, сонные… Гляди, гляди, перепрыгнула через сучок, посидела – и опять.
– Так Богом устроено. Жизнь, – пояснила Дуня.
«Да, жизнь», – подумала Наташа, вздыхая и оглядываясь вокруг.
В воздухе пахло снегом и свежестью, а деревья звенели ветками все громче. Береза старая, каменистая, черноствольная, а за ней молодые белые деревца, тянущие к солнцу тонкие веточки, похожие на бусы.
Земля вокруг дуба усыпана гремучими листьями, а вверху сухие, скрюченные ветки, будто заломленные в отчаянии руки. Дуб этот стоял, должно, здесь не только при отце ее, фельдмаршале, но и при деде, прадеде… И все так же крепок, могуч. Листья пока мертвы, но пройдет немного дней, солнце даст им силу, и они оживут, заполыхают зеленым пламенем – снова жизнь!.. «Не так же ли у меня? Минует горе, вернется радость… Простят меня братья и сестры», – думала Наталья.
