Его Галатея ожила! И не только ожила – она проявляла волю, настойчивость, – порою сам граф не мог противиться ее характеру, ее повелениям-прихотям… О, галантный и прихотливый век!
Она хочет быть свободной? Шереметев знает о том, догадывается, верит, что со временем Павел позволит дать ей вольную. (Так и было: при следующей встрече в Петербурге в присутствии Павла Шереметев подпишет ей вольную.) Для графа это была прихоть, а для нее – все! почти все.
Чтобы еще крепче привязать ее к себе, он готов и на более серьезный поступок, да, да!
Тайный вечер на Воздвиженке
…Их было трое – граф, Параша и неизменная Татьяна Шлыкова. Ни поздравлений праздничных, ни бала, ни громких тостов – такая помолвка. После заутрени, до обедни, когда в церкви пусто, явились к батюшке, и тот, много не спрашивая, пожелал молодым никогда не расставаться; так (по рассказам потомков) проходила помолвка. Затем они сели в закрытую карету и двинулись по Воздвиженке к шереметевскому дому.
Николай Петрович все обдумал: жену-невесту повез сразу в дом, дорогой родовой памятью. Здесь когда-то были деревянные хоромы и жил фельдмаршал, первый камень в дом заложил сам Петр I. Здесь состоялась знатная помолвка Натальи Борисовны Шереметевой, его дочери, с Иваном Долгоруким, в присутствии Петра II и его недоброй невесты…
Когда Варвара Шереметева выходила замуж за Разумовского, дом перешел к нему, но теперь Николай Петрович выкупил его: это будет временная раковина для его драгоценной жемчужины.
Уютная круглая зала, ротонда вокруг, колонны… Стол, тут же накрытый Таней, мгновенно уставленный красивой посудой, бокалами, разной снедью…
Неузнаваема его Нареченная! Сошла с губ всегдашняя печальная улыбка – она сияла, сдержанно улыбаясь и мерцая черными глазами.
Граф услужлив, внимателен, подает бокалы с вином, фрукты… Взял Жемчужинку за руку, посадил на колени и запел что-то по-французски:
Dors, ma perle, dors
Aussitôt se lèvera
Le soleil – et nous aurons un sort unie…
Это было похоже на колыбельную: погоди, поднимется солнце, мы проснемся, станет светло – и будет у нас счастливая судьба…
В этот вечер он был необычайно хорош, Пашенька любовалась его серыми глазами, задорным выражением лица, а любимые брови показались даже «веселыми». И разговорчив тоже необыкновенно. Вспомнил какую-то петербургскую историю, напоминающую их нынешнюю помолвку.
– Послушайте про архитектора, который перестраивал этот дом – мы в нем пируем… Зовут его Николай Львов – замечательный архитектор! И у него, между прочим, случилась такая история с его любимой Марьей Дьяковой. Любили они друг друга без памяти, но – ее отец сенатор, а Львов – мелкопоместный дворянин. Неравенство, ах, все то же проклятое неравенство! Шесть раз делал Львов предложение – и шесть раз отец отказывал. И тогда… друг его, веселый Капнист, подговорил знакомого священника обвенчать их тайно!.. Но когда и как уйти из дома? Отец не спускал глаз с дочери, но на балу… Подъехала тройка лошадей, все трое сели в сани, понеслись! А через час вернулись и танцевали – уже как супруги!
– Отец узнал и согласился? – Искорки вспыхнули в Парашиных глазах.
– Если бы! – граф рассмеялся. – Беднягам пришлось ждать еще несколько лет! Кажется, только исключение из числа сенаторов – по возрасту, болезни – помогло влюбленным покончить с долгими ожиданиями. Так что мы с тобой, Жемчужинка, не одиноки.
– Но… ведь мы с тобой как муж и жена, а показаться нигде не можем?
– Не будем о грустном. Бог даст, все образуется! – остановила ее Танюша. – Давайте веселиться! – характер у Тани легкий, с ней единственной откровенны влюбленные, с ней вообще все кажется проще. – Огорчает вас, что нас только трое? Но ведь еще здесь у нас в гостях гитара, арфа, да и… туфельки балетные!
И вот уже они обе, надев те туфельки, начинают танцевать. Причем самые экзотические танцы! Откуда-то взялись кастаньеты, веера, широкие юбки. А каблучки как отбивают ритм! На Параше – белое платье с высоким стоячим воротником, совсем испанское, красный пояс. Напевая мелодию из какой-то комической оперы, они в упоении демонстрируют тому, кто все это им подарил, тарантеллу. Бегают по круглой зале, снова стучат каблучками. Впереди Таня (недаром граф посылал ее в Италию), за ней Пашенька…
Устали? Вон диван, кресла, можно отдохнуть. Снова выпить вина. А потом и взяться за арфу – это последнее увлечение Прасковьи Ивановны. Тонкие пальцы перебирают тугие струны, звучит баркарола, словно переливающиеся воды Венеции. Граф прикрыл глаза, уносясь воспоминаниями в дивный город на воде…
Но что за радость без Пашиных песен, арий? «Спой, душа моя!» – просит граф.
– Споем сперва вместе?
Запевает Танюша:
Ей подпевает граф:
Все тоскует он и плачет
и тихонько слезы льет…
И вот уже все трое, на три голоса продолжают:
И подружку дорогую
ждет к себе со всех сторон…
– Голубка моя, а мою любимую?
Конечно, она поет и ариетту из «Ричарда Львиное сердце», и Моцарта. Да и без собственной ее песни что за вечер?
Вечор поздно из лесочка
Я коров домой гнала,
Вдруг из нашего лесочка…
Под песню ту проносится, как всегда, картина первой встречи… Но, не закончив ее, она умолкает.
– В чем дело?
Она молчит. В горле что-то мешает, и это уже не в первый раз. Сомнения глубже закрадываются в сердце: нет, не сделает она счастливым своего любимого; гнетет ее предчувствие, дурное, – может, то проделки домового?..
А Николай Петрович опять сажает ее на колени, баюкает и поет на собственный лад:
Dors, ma perle, dors
Aussitôt se lèvera
Le soleil – et nous aurons un sort uni…
После того как Соловушка спела Моцарта, постучался Джакомо Кваренги, друг Миколы. А потом Шереметев развеселил подруг рассказом о Моцарте и Гайдне:
– Однажды Моцарт и Гайдн поспорили на дюжину бутылок вина: сможет ли каждый из них написать партитуру, а другой тут же сыграть?.. Моцарт сделал это мгновенно. Гайдн начал играть Моцарта – и что же? Обе руки заняты пассажами в разных концах фортепиано, а тут еще должны звучать ноты средней октавы, но – как же их взять? «А вот как!» – сказал Моцарт, поставил ноты и собственным носом – благо он у него немаленький – нажал на клавиши!
Соловушка перебирает струны арфы. Граф глядит на нее, а в голове его проносится чуть не вся жизнь. Богат и знатен Шереметев, и нет над ним никакой власти, кроме воли царя, да и от него Шереметев бежит. Но разве не тягостно, не мучительно собственное своеволие? Она, одна она возымела каким-то чудом над ним власть. Как – он и сам не знает. Вокруг – жаждущие внимания дамы, их дочери, ищущие богатого жениха…
