Сегодня медики таким психическим срывам, особенностям ставят диагноз: циклотимик!
Перед Старшим Шереметевым царь не каялся и не просил прощения. Он засадил его в кремлевскую тюрьму и велел положить на его шею, плечи, грудь пуды железа.
Да, не было согласия у царя с боярами, мира не было. Царь сослал Шереметева на север, но писал ему грубые, злобные письма: «Ты предать меня вздумал? Золото имеешь, а теперь место мое хочешь занять, власть мою получить бисовесно. Не бывать такому!» Тот не оставался в долгу. А во время войны с Ливонией Грозный жаловался: «Кабы вы не претыкались, я бы уже и Германию сделал православной, всех покорил».
Аппетиты царя простирались далеко: не понимал он, что Россия – страна медленная, и с ходу, с бухты-барахты, без надлежащей подготовки ничего не получится.
Какова же судьба Ивана Шереметева Меньшого (разумеется, умноженная на характер)?
Тот был прирожденный воин. Выходя из одного жаркого боя, он тут же рвался в другой, и словно удесятерялись его силы. Он сражался и с Девлет-Гиреем, и с немцами. Он широко использовал «гуляй-город», когда несколько телег, укрепленных орудиями и щитами, соединяли, и получалась крепость, которую уже не остановить.
Один современник писал: «Этот Иван такой необузданный и хитрый человек, что его все боялись, даже русские. Если кто пятился назад, отступал, он кидался как бешеный с криком „Ловите их, ловите!“ И еще он похож был на медведя. Даже когда был ранен, рвался в бой».
Должно быть, с него, Ивана Меньшого, появилась шереметевская фраза: «Не ярится, но неукротим!»
Шереметев-Меньшой в 1572 году разбил крымских татар на реке. Молодой, талантливый полководец, он обладал богатырской силой и еще – необычайной вспыльчивостью. Он был непобедим и даже неподвластен гневу Грозного. Всего израненного, привезли Ивана Меньшого в Кремль к царю, и тот был вынужден признать его подвиги и храбрость…
И вновь у царя случился приступ циклотимии. Он повелел настоятелю монастыря вписать имя Шереметева для вечного поминовения в синодик Успенского собора и каждую неделю возглашать его имя.
А Иван Меньшой был убит при штурме Ревеля в 1577 году. Погребен в Кирилло-Белозерском монастыре, где под именем Ионы содержался его старший брат.
Она в тот год пребывала в страхе. Дело в том, что у Грозного приступы злобы и гнева совпадали с жарой. Он не выносил жары, а в Кремле всегда жарко топили. И вот что произошло однажды. Ни за городом, в Александровой слободе, ни в Кремле московском не находили прохлады.
Что говорить о Елене, которая была уже в положении? В комнате стояла духота, и ее супруг выскочил на крыльцо, чтобы дыхнуть свежего воздуха, освежиться. Елена, оставшись одна, убрала головной убор, стягивавший голову, и сняла верхнее платье.
Надо было случиться, что именно в ту минуту царь, озверевший до крайности, перебегая из палаты в палату в поисках прохлады, быть может, даже перепрыгивая, опираясь на посох, как в чехарде, очутился возле комнаты снохи и толкнул дверь.
Перед ним предстала Елена без верхнего платья – и это привело царя в ярость. Он вонзил свой посох в ковер под ногами и закричал диким голосом:
– Что?! В исподнем перед государем?! – Слова вырывались с бешеной силой, плевки достигали ее платья. О, как она боялась этого голоса, его крика!
Услыхав крики, прибежал супруг и, увидев такую картину, бросился на отца, пытаясь вырвать посох из его рук.
– Не смей! – вскрикнул он. – Не смей! Ты уже погубил мою первую жену! Не позволю!
Грозный зарычал, как дикий зверь. Между отцом и сыном началась борьба. Елена была ни жива ни мертва. «Остановитесь! Угомонитесь!» – молила Елена. Сжав руки, она присела, защищая свое будущее дитя. Царь замахнулся на сноху, а сын стал вырывать из рук его посох… Как закончилась эта сцена – известно из картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван».
Если бы в голове царя мелькнула разумная мысль, он бы сообразил, что убивает не только взрослого сына, но еще того наследника, что пребывал пока в утробе матери. Увы! – места здравому смыслу у таких людей не находится.
…Елена Шереметева приняла постриг в Новодевичьем монастыре…
Что делают в таких случаях циклотимики? Да каются и, опомнившись, просят прощения… Может быть, царь даже становился на колени перед Еленой Прекрасной, плакал.
И не дано ему было знать, что в недалеком будущем погибнет его сынок Дмитрий и какая разразится смута в стране. Царевич Дмитрий был последним потомком в династии Рюриковичей. Значит – смена династии, а это всегда сопровождается нестроением, долгими битвами, сражениями, и, конечно, тут не обходится без вмешательства других государств.
Историк С. Д. Шереметев о смутном времени и об избрании Романова
[1]Среди самых ярких вождей сопротивления смуте следует назвать прежде всего двух церковных иерархов. Это патриарх Гермоген и архимандрит Дионисий, игумен Свято-Троицкого Сергиева монастыря: славная обитель стала неприступной крепостью для войск гетмана Яна Сапеги, выдержав почти 16-месячную осаду.
Из светских персон прославились два Рюриковича: на первом этапе – воевода князь Михаил Скопин-Шуйский, а в решающие месяцы борьбы – воевода князь Дмитрий Пожарский. Великим гражданином показал себя купец Кузьма Минин. Остался на скрижалях истории и крестьянин Иван Сусанин, ставший символом спасения юного царя. Имена этих людей, в первую очередь, символизируют собравшую свои силы в кулак Русь.
Страна явила миру урок выдающейся самоорганизации буквально «у бездны на краю». В кровавом зареве пожаров Смутного времени родилось осознание того, что под угрозой гибели оказалось само Московское царство. И это не риторическое преувеличение: шведы захватили Новгород и рвались к Пскову, король Речи Посполитой Сигизмунд III взял Смоленск. Вошел и в Москву польский гарнизон, приглашенный боярским правительством, в состав которого входил и Федор Иванович Шереметев.
Да, соглашение о приглашении на царство королевича Владислава было подписано. Но не было ли это попыткой сохранить порядок в стране? Второе ополчение Минина и Пожарского стало примером народного единства. В его составе оказались представители всех сословий Московского государства, бросившие распри, забывшие обиды, личные и родовые амбиции, вспомнившие наконец о гибнущей на глазах стране.
Но были и другие яркие личности в то тяжелое время. Карамзин называл «героем отечества» Михаила Скопина-Шуйского. Однако в 1610 году он пал от рук неизвестных злодеев.
А при его жизни о нем пели песни и читали «Повесть о победах Московского государства». Пели эти песни и молодые Шереметевы, пели и печалились о безвременной кончине «юноши» Михаила:
А и тут боярам за беду стало,
В тот час оне дело сделали:
Поддернули зелья лютова,
Подсыпали в стокан,
в меды сладкия…
«А и ты съела меня,
кума крестовая,
Молютина дочи Скурлатова!
А зазнаючи мне со зельем
стокан подала,
Съела ты мене, змея подколодная!»
В «Повести о победах Московского государства» читаем: «И был по всему царствующему городу Москве крик и шум и плач неутешный стенавших от горя православных христиан – от малого до старого все плакали и рыдали. И не было такого человека, который бы в то время не плакал о смерти князя и о его преставлении. Все его воины из русских полков и все москвичи рыдали и от всего сердца вздыхали, горюя и недоумевая, что сделать».
