Вагон с писком остановился, и я с опасением посмотрела на Бастиана. Мое сердце колотилось, я задавалась вопросом, понял ли он, что я сделала.
Может, и заметил, потому что его взгляд изменился. Жесткий, взбудораженный, и, когда он во второй раз опустил свои губы на мои, мне показалось, что синева его глаз сменилась на совершенно темное свечение.
Я хватала ртом воздух, затем все вокруг меня начало кружиться. Я обхватила кольцо в кулаке, когда мои внутренности рвались наружу.
Перед глазами проносились картинки. Боль, страдания и ледяные кошмары. Казалось, что я растение, которое только что вырвали с корнем.
Я хотела сопротивляться, покончить с этим. Я открыла глаза и посмотрела в темную, как ночь, тень. И я поняла, что, если хочу спастись, я должна нырнуть в самую гущу этих теней.
Бастиан открыл врата души Эбби. Не до конца, но достаточно, чтобы почувствовать боль, которую забирал у нее. Целая армада темных плетений хлынула на него. Они наполнили его внутренности нескончаемым трауром и горьким несчастьем. Он думал, что задохнется в них, когда рычащая ярость удовлетворила его жадность. Бастиан тяжело вздохнул и углубился в поцелуй. Плетения Эбби струились по его рукам, его пальцам, губам, языку и другим частям тела, которых он дотрагивался. Он знал, что ее плетения отображались не только у него на коже, в тех местах, где он освобождал их, они светились прямо изнутри.
Он полжизни освобождал людей от их душевного груза, но еще никогда это не ощущалось так, как с Эбби. Словно… она боролась с ним, будто не хотела избавляться от боли. Она лежала в его руках… и в мгновение… оказалась в его голове!
Она проникла в его душу с такой мощью, которая заставила его пошатнуться.
– Что это? – Он слышал ее мысли. – Что происходит?
Он попытался оторваться от нее, но ярость не отпускала. Он хотел закрыть врата души, но Эбигейл Вудс поставила ногу на порог. Она тяжело вздыхала, когда картинки ее собственной жизни, подобно фильму, проникали в Бастиана. Он видел полицейского, держащего ее за руку. Который пододвинул к ней фотографии на бледно-зеленом столе. Воспоминания об аварии родителей.
– Мы не нашли твоего отца, – услышал он голос служащего, прежде чем картинка сменилась.
– Папа! – шептала Эбби, и он почувствовал, как ей хотелось, чтобы он продолжал проникать в ее нутро. Темные плетения души, которые он отнимал, вытеснялись сияющими синими плетениями воспоминаний. Как находившиеся под давлением шланги, плетения бились друг о друга.
– Подарок? – услышал он ее вопрос. Она была маленькой, а коробочка, упакованная в подарочную бумагу, совсем крохотной.
– Я сделал это для тебя, моя художница, – мужской голос прозвучал в ее душе, но он видел только, как она разрывает бумагу, и ей открывается маленький, искусно скованный ножичек. – Это для твоих карандашей, – сказал мужской голос, и лицо Эбби засияло от счастья.
Бастиан тяжело вздохнул. Он не понимал, что происходит. Почему она находилась в его голове. Он хотел прекратить это. Должен был прекратить это, но ярость в нем ликовала и хотела большего. Он не мог помешать Эбби все увидеть, когда дальше проникал в ее душу. Картинки ее самой. Ее будущего, ее возможных поступков. Это были не совсем картинки, которые он перенимал. Скорее предчувствия: Эбигейл Вудс повергнет мир в хаос. Он видел ее убегающей и распознал темноту, которой она подчинялась. Она знала, то, что она сейчас сделает, будет ошибкой. Он почувствовал ее тяжелое, быстрое сердцебиение, ветер, развевающий ее фиолетовые волосы, и брусчатку под ногами, когда она бежала сквозь ночь. Он почувствовал ее сомнения, ее ярость. И желание следовать темноте, даже если для этого пришлось бы бежать на другой конец света.
Собрав все самообладание, Бастиан оторвался от нее.
– Черт! – выдохнул он и набрал воздуха. Эбби, словно окаменев, сидела рядом с ним. Она смотрела на него так, будто увидела привидение.
– Эбби, я… – он попытался объяснить сложившуюся ситуацию. Но что именно? Поцелуй? Кражу ее плетений? Или проникновение в ее внутренний мир? Он потер лицо руками, словно проверив, было ли оно человеческим. Его взгляд был ясным, кожа обычной. Однако, в ее глазах он читал страх.
Ее плетения изменились. Он изменил их. Черные плетения души истончились, единственная линия сердца тревожно пульсировала позади, а синие мерцающие плетения воспоминаний боролись за выход на передний план.
Эбби дрожала. Она снова и снова качала головой, сжимая руки в кулаки. В растерянности она оглядывалась по сторонам, смотрела на него, затем снова на кулису комнаты страха. Поездка закончилась, лишь отрубленная голова продолжала болтаться над ними.
– Мне нужно идти! – выдавила она из себя и, качаясь, встала. Она крепко взялась за вагончик и вылезла наружу.
Бастиан снова выругался. Что, черт возьми, там только что произошло? Он должен был пойти за ней, спросить, как она проникла в его голову. Но в тот момент он знал, что она посчитает его сумасшедшим, если он все расскажет. Он был в растерянности, его переполняли ощущения от новых плетений, которые ему было необходимо сначала проработать, но от того, что он увидел в ее душе, по спине бежали мурашки. То, что он увидел, не могло произойти на самом деле. Он запутался. Голод в нем просил большего.
– Эбби, подожди! – крикнул он ей вслед и попытался сократить расстояние прыжком через тень. Плетения Эбби были полны энергии. Они горели в нем огнем, алчный пожар, который требовал большего. Желание получить больше было таким сильным, что он не верил сам себе. Если бы он в таком состоянии приблизился к ней еще раз, он не мог бы гарантировать ничего. Она была рядом с ним в опасности, пока он не узнал бы, что сделают с ним ее плетения.
Он вышел, не пытаясь ее догнать. Она сбежала от него, и он спрашивал себя почему. Могла ли она заметить, что он забрал ее плетения? И если да, как она могла поверить, что это произошло на самом деле? Такие вещи можно было объяснить воображением. Она не могла знать, что в тот момент он представлял для нее опасность.
Но она бежала, будто от этого зависела ее жизнь. В конце церковного двора она еще раз повернулась к нему. Ветер подбрасывал ее фиолетовые волосы в ночное небо, она поднесла дрожащую руку к губам. Поцелуй и все остальное оставались для нее вопросом, на который она так и не получила ответ.
Он увидел растерянность и страх в ее глазах, когда она обернулась, а затем снова побежала в сторону Даркенхолла, он протянул руку в следующую тень.
Он знал, что совершил ужасную ошибку.
Папа?
Я бежала вдоль Ваппинг-хай-стрит, словно черти преследовали меня. Каждый шаг молотком стучал по моему телу, в боку кололо от каждого вдоха. Тем не менее я не могла останавливаться. Я сбегала. Одновременно от сотни вещей.
Я перелезла через цементный забор, который огибал территорию Даркенхолла, пробежала через лужайку в парке, добралась до школьного входа. Лужайка была неровной, и я молилась, чтобы не сломать ноги в слабом свете луны. С облегчением, что достигла первых деревьев, я, тяжело дыша, спряталась за стволом. Обернувшись, я не увидела Бастиана.
