Даже если встреча Ибн Сины и амира Кабуса не состоялась ни в Бухаре, ни в Гургане, очевидно, что мавзолей Кабуса обладает ярко выраженной «силой восприятия» и «силой созидания»349. Собственно это обстоятельство и позволяет ввести имагибельную природу мавзолея в контекст размышлений о «восточной философии» Фараби, Ибн Сины, Сухраварди, что рельефно показал Корбен. Действительно, «ментальное пространство формулируется строителями пространств»350. Такое пространство обладает не только определенными симптомами и характерными для него вещами, но и глубиной. Корбен специально подчеркивает, что путешествие с Запада ведется не к Востоку, а в Восток, в глубины царства, где восседает мудрый, всевидящий, однако невидимый правитель. Напомним, о значении глубины мы говорили выше.
Ибн Сина является путником, нелегкие обстоятельства вынуждают его физически пройти весь иранский мир с востока на запад. Однако проблема странничества встает и в аллегорическом смысле: философ является певцом странничества, о чем подробно рассказывает Корбен, и о чем повествуется в небольшом аллегорическом трактате «Хаййа ибн Иакзан». Его внутренняя жизнь и жизненные перипетии, таким образом, становятся оболочкой для его же аллегорий351.
Напомним еще раз, гроб Кабуса ибн Вашмгира был подвешен под свод купола так, что на него падал свет с востока из единственного окна352. Тело амира Гургана было поднято к куполу небесных сфер, и осеняли его солнечные лучи, падающие с восточной стороны. Случайно ли это немаловажное обстоятельство, корреспондирующее с распространенной в Хорасане «восточной философией»? Безусловно, нет, возможность встречи Ибн Сины и Кабуса ибн Вашмгира в Гургане дает нам повод к утвердительному ответу. В Гургане Авиценна жил два года (1012–1014), а об известной еще в саманидской Бухаре «восточной философии» амир Кабус не мог не знать.
Авиценна умер на западе Ирана в Хамадане353 18 июня 1037 г. В контексте «восточной философии» Авиценны, его путь с востока на запад можно счесть перцептивным маршрутом. Ибн Сина заканчивал свою жизнь, столь блестяще начатую в Бухаре, в провинциальном городке Ирана. Под давлением тяжелых обстоятельств он был вынужден проделать обратный путь, с востока на запад.
В начале 50-х гг. XX в. архитектор Хушанг Сейхун возвел над его могилой мавзолей и установил на нем несколько облегченную модель башни Кабуса с шатровым навершием (ил. 127)354. В совпадении нельзя усомниться. Следовательно, с памятью об образе Ибн Сины прочно связывается именно башенная форма с характерным навершием. Ведь образцом для монумента могло быть избрано здание из родной ему Бухары или из Исфагана, где он также провел плодотворные годы. Этого не произошло.
Нам надлежит решить нелегкую задачу с целью уяснения антропологического горизонта «Гунбад-и Кабус» – образца, обращенного в Хамадане в архитектурную башню, возведенную по принципу сходства. После установления двойника башни амира Кабуса в Хамадане становится очевидным, что именно эта башенная форма соотносится с двумя «я» Авиценны. Два «я» являются выражением двух тел Ибн Сины: над одним из них в Хамадане воздвигнут мемориал, а другое тело очевидно корреспондирует с мавзолеем XI в. Гунбад-и Кабус, где, однако, упокоен другой человек.
Ситуация предельно приближена к той, что описана в книге Э. Канторовича «Два тела короля», где автор на широком материале обсуждает тему «двух тел» короля, возникшую у английских юристов в XVI веке355. У короля было два тела, одно, данное ему природой, а другое политическое. Хотя второе тело считалось более долговечным и престижным, тем не менее, подчеркивает Канторович, два тела неразделимы – природное тело включает в себя тело политическое. Больше того, политическое тело обретает явственные черты вечности, бессмертия.
Зададимся теперь вопросом: над каким телом Авиценны был торжественно открыт памятник в Хамадане? В данном случае имеет смысл рассуждать именно о теле философа, а не об абстрактной памяти о нем. Ведь вся страна в лице шаха Ирана воздавала почести не просто погребенному и истлевшему телу Ибн Сины. Философское тело Ибн Сины получает абсолютный приоритет по сравнению с телом естественным и давно погребенным. Страна чествовала великого иранского философа, над могилой которого был открыт мемориал. Аналогичным образом иранское «Общество национального наследия» в течение 50 лет один за другим воздвигало монументы над могилами великих иранских поэтов.
Возведение над мавзолеем современной модели башни начала XI в. отсылает нас не к телу Кабуса, а к меморизированному телу философа Авиценны, посетившего Гурган и прожившего там два года. Хамаданская башня избрала свой горизонт архитектурного мимесиса, она не ограничивается моделированием внешней формы башни амира Кабуса, одновременно и тем самым она воспроизводит прецедент посещения Авиценной города Гурган. Исторический прецедент присутствия Ибн Сины в Гургане, как было сказано выше, имеет прямое отношение к особенностям внутренней формы башни начала XI в. Учитывая наличие очевидных иконографических признаков «восточной философии» Ибн Сины в Гунбад-и Кабус, можно допустить наличие в нем знаменательного образа, никак и ничем не очерченного – это образ внутреннего тела Авиценны. Он уехал из Гургана, но его присутствие закреплено во внутренней форме мавзолея. Безусловно, внутренняя форма мавзолея в Гургане и внутренняя форма Авиценны составляют целокупный архитектурно-антропологический образ. Очевидно, что именно башня амира Кабуса является транспространственным и трансвременным «образом среды» средневекового Хорасана и современного Ирана.
Другими словами, в хамаданском мемориале закреплен отчетливый след тела философа, еще не приехавшего в древний город и не почившего там от тяжелой болезни. Вновь и вновь заметим вслед за Мерло-Понти, отметившим в «Феноменологии восприятия», что восприятие прошлого нельзя связывать с воспроизведением всей картины минувшего, а только с углублением в избранный горизонт прошлого и развитием этого горизонта в настоящем. Сказанное нами есть возможность, являющаяся одним из состояний реальности356. А возможность входит в структуру связей реальности357.
Восприятие ментального образа интерьера может совпадать или разниться с восприятием формы, которая всегда на виду и не всегда совпадает с восприятием внутреннего образа. Мы предлагаем вновь сосредоточится на конусообразной кровле башни амира Кабуса и всех подобных мавзолеев на севере Ирана с тем, чтобы сгустить наше восприятие этой формы, понять причины ее возникновения именно в Гургане, и именно в это время.
Внешний конический профиль куполов, да и сама высотность башни плохо комментируется в изданиях по иранской архитектуре. В самом начале раздела нами было выдвинуто предположение о том, что иконографическим источником башни Кабуса и формы ее кровли являются аналогичные мозаики из Большой мечети Дамаска с изображением архитектурной среды Эдема. Назовем мозаики из Дамаска прямым источником для архитектурной иконографии мавзолея Гунбад-и Кабус. Мы много говорили об архитектурной среде этого мавзолея, одним из образов которой является круглая или полигональная башня с шатровым куполом. Мы предлагаем еще один вектор, составляющий целостный иконографический образ не только мавзолея Гунбад-и Кабус, но и остальных башен, распространенных исключительно на севере Ирана.
