Как мы скоро увидим, последнее значение является самым далеким, предельно приближенным к горизонту «семантической мотивировки языкового обозначения данного сигнификата»37. Углубление на уровень семантической мотивировки слова В.Н. Топоров называет транс-семантикой или за-семантикой:
«В этом новом “транс-семантическом” пространстве, по мере его освоения, этимология к своему традиционному статусу эмпирической науки о сугубо индивидуальном, разовом, неповторимо-уникальном, или, скорее, искусства, в котором широко используются и научные методы и процедуры, добавляет новый статус – теоретической науки, не пренебрегающей и тем достоянием, которое свойственно прежде всего искусству, – интуицией и воплощениями в художественных по своему характеру композициях. /…/ Если же это так, то этимология не только”‘берущая” наука, но и наука “дающая” – и не скупо и по частным поводам, а щедро и в общем, и в сфере принципов и законов. Более того, только в семантическом и транс-семантическом пространствах, этимология становится мощным средством реконструкции “культурных” моделей и прежде всего главной из них – модели мира, с одной стороны, и того менталитета, который порождает эту модель мира и воспринимает и толкует всю “мировою” эмпирию в рамках этой модели. Но можно пойти еще дальше. На этих путях сама этимология как раскрытие-восстановление корпуса актуальных первосмыслов и их организации в целом смысла может пониматься как некая форма записи и самой модели мира, и самого менталитета»38.
Мы намерены показать, что в пространстве за-семантики конкретной вещи и его обозначения мы способны выйти столь далеко за пределы слова и вещи, что сила и глубина нашего видения может натолкнуться на множество, на первый взгляд, сходных, но одновременно различаемых (difference39) слов и вещей. Именно это обстоятельство позволяет нам говорить о незримости вещи, ибо она в этимологическом пространстве распадается на множество составляющих ее вещей. Рассеивание вещей в пространстве этимологии парадоксальным образом создает предпосылки для сгущения взгляда (другими словами, апперцептивного внимания) и вторичного вывода вещи в область репрезентации, когда «понятие видения уже подразумевает умопостигаемость»40.
Одновременно возникают предпосылки для порождения терминов и их внутренней этимологической и семантической структуры41. Вот пример сказанному.
На путях освоения за-семантики слова купол (gunbad) мы предлагаем на время уйти из сферы собственно персидского языка. Ведь нам интересна сила и глубина видения, а потому мы вторгаемся в пределы других глубоко родственных языков. Открываем «Этимологический словарь русского языка» Фасмера на слове «губа» в значении гриб, губка, то есть нарост. В разных славянских языках – это и шишка, в литовском gumbas (шишка, желвак, нарост), в ср. – перс. gunbad в значении выпуклость42. Несомненный интерес для нас имеет и авестийское слово kamarāf (корень kam-er-) (по Pokorny. Indogermanisches Etymologisches Wörterbuch. S. 1435) в значении пояс, кушак, а также купол, чему соответствует греч. καμάρα в значении купол, покрытие, покрытая тележка; а также лат. camera, свод, крыша на арках, арка. Pokorny дает еще одно возможное направление развития индоевропейского корня gēu-, gǝu-, gū- (*sgēu-) в значении сгибать, изгиб, завиток, вид сосуда. К большой группе индоевропейских слов с указанным корнем непосредственное отношение имеет североперсидское слово gumbed в значении выпуклость, купол, кубок (Pokorny, Indogermanisches Etymologisches Worterbuch. S. 646). И вслед автор приводит литовское gumbas и латышское gumba, что среди прочего означает возрастание, рост, что возращает нас к прежде высказанным соображениям о неразрывности архитектурной постройки с концепцией возрастания, роста, образа растения.
Все приведенные слова обозначают выпуклые или просто круглые предметы, будь то свод, арка, кушак и даже покрытая тележка. Мы видим, что разные слова в различных индоевропейских языках, призванные обозначить архитектурные термины купола – арки или своды – этимологически связываются с выпуклостью, наростом.
Таким образом, сигнификат архитектурного термина gunbad много глубже и шире, нежели можно было предположить вначале.
Назовем вслед за Лукрецием43 «семенами вещей» представленный Фасмером круг за-семантических имен. Ниже мы значительно расширим и одновременно углубим намеченное этимологическое пространство. Этимология – это горнило вещи в единстве идеи, имени и формы, это становление вещи в пространстве неидентичности (différance) и ее последующего языково-формального обозначения.
Наша задача становится разительно иной: ясно, что словарное значение слова и привычное обозначение архитектурной формы нас не устраивает, вслед за пояснениями В.Н. Топорова наш интерес направлен на «денотативные связи»44, за-семантический контекст45 слова gunbad. В чем состоит смысл сказанного нами по отношению к персидскому слову gunbad? Денотатом слова gunbad является множество имен и значений, которые вместе взятые именуются экстенсионалом, то есть объемом слова, но и формы купола (gunbad). Далее мы будем иметь дело и с интенсионалом (сигнификатом, содержанием понятия), и с референтом (объектом, подразумеваемым в конкретной языковой и внеязыковой ситуации).
При всем видимом множестве, сходстве и различии значений попробуем очертить пространство за-семантической сферы, которая бы послужила «семантической мотивировкой» для перечисленной группы слов: бутон цветка, шишка, гриб, выпуклость, нарост46. Другими словами, речь идет о конструировании не просто этимологического пространства вещи, но и начале организации смысла и формы вещи. Топоров об этом важнейшем моменте становления смысла вещи говорил, что с поисками смысла «человек одновременно выстраивает его». Слово «нарост» удачно очерчивает пространство празначений и семантической мотивировки для остальных слов той же группы, все они связаны с мотивами роста и/или растительности (корни: рост, раст). Соответственно, подчеркнем вновь: уже известное нам словосочетание «бутон цветка» служит в этом случае предельно приближенным к за-семантике слова gunbad.
Расширим сказанное, обратившись к ряду соображений лингвистов и философов языка. Модальная пропозиция «словари утверждают, что значением и формой купола является бутон цветка» истинна, но явно недостаточна. Лингивисты полагают, что любая пропозиция обладает единством, которому не отвечает сумма его элементов47. Это единство синтаксическое, но не семантическое. Лингвисты поясняют, что в семантической структуре пропозиции кроме субъекта и объекта выступает также концептуальное различие:
«Пропозиция предицирует различие между А и В и таким образом репрезентирует то, что А отличается от В»48.
Концептуальное различие принципиально неконвертируемых друг в друга субъекта и объекта пропозиции влечет за собой необходимость ухода в метафизическое пространство за-семантики, о котором достаточно ясно сказано в указанной работе Топорова49. Вот, например, что он говорит о метафизической этимологии:
«Она отвергает принудительность истины, и самое тень принудительности рассматривает как знак удаления от истины: истина для нее избирательна, и этот выбор свободен от диктата мира сего. Она – не о видимом и конечном, а о невидимом и бесконечном»50.
