Несколько слов добавим о крестовых сводах, которыми охотно, но не столь часто пользовались зодчие Мавераннахра, Хорасана и Ирана128. Кладка отрезками в виде цилиндрического или крестового свода обнаруживается в сводах коридоров дворца Кырк-Кыз (IX в., Термез). Ташкентский специалист по архитектуре Средней Азии Л. Маньковская в исследовании мавзолея Ходжа Ахмада Иасави приводит пример использования крестового свода, указывая одновременно на аналогичный свод в мечети из комплекса Туман Ака 1405–1406 г. (Самарканд, Шахи-Зинда).
Архитектурная иконография разнообразных мотивов крещатости в четырехайванной мечети является следствием пространственно-визуальной памяти культуры восточных и западных иранцев139. Отличительным признаком такого рода памяти является ее непрерывность, в отличие от тех прерывных типов памяти, которые свойственны культурам, органично или искусственно возрождающим прошлое. Наш пример призван показать чрезвычайную слабость идеи иранского возрождения, ибо ее невозможно проработать теоретически, то есть показать, согласно каким принципам происходит актуализация прошлого, какие образы и дискурсы привлекаются для иллюстрации этого процесса. Речь в данном случае идет не об отдельных случаях, а о массиве примеров, слагающихся в отдельный дискурс. Идея иранского возрождения основывается на прерывной связи с прошлым, когда постулируется возникновение иранской культуры при Саманидах или при Тимуридах, без какой-либо проработки образной и дискурсивной практики в поэзии, искусстве и архитектуре.
Другое дело сквозные идеи, переходящие через различные типы одного этноса. Сквозные идеи вовсе не возрождаются, их актуализирует миметический механизм культуры или ее отдельных представителей. Когда мы вслед за Николаем Конрадом или Иосифом
Брагинским рассуждаем об «иранском возрождении» при Саманидах, уместен вопрос: что же возрождается – форма или смысл, или они перебираются через тернии времени вместе? Разумеется, в текущей культуре воспроизводится форма, которая наполняется новым, не предусмотренным ранее смыслом. Именно форма становится краеугольной идеей или образом, с которыми культуре приходится работать. Прошлое и настоящее разделяет различие, а не подобие и, тем более, не тождество.
Форма дворового пространства иранского типа мечетей, а также медресе, оказывается не просто охранительным образом, им владеет сама сила охранения, которая ощутима даже после разрушения построек. Ситуация усугубляется, когда в тимпанах входных айванов появляются изображения симургов или львов, как это представлено в архитектуре Мавераннахра. Эти образы призваны быть порогом силы охранения верующих и всего пространства построек от злокозненных сил.
Трансформированный гипостиль соборной мечети Исфагана никуда не делся, его принципиальное и выраженное присутствие формируется в том числе за счет множества небольших сегментов, расположившихся вокруг мечети иранского типа. В иранской традиции это пространство называется shabistan. Всего таких сегментов, составляющих непрерывность арочно-сводчатого пространства, около 200. Непрерывность, пространственная длительность в данном случае понятия ключевые. Это немаловажное свойство всего комплекса, поскольку видимая невооруженным глазом непрерывность сводчатого пространства позволяет перейти к дальнейшим выводам. Купольные секции мечети создают своеобразную сводчатую оболочку, внутри которой и находится центральное, сначала крещатое портально-арочное, а затем и четырех-айванное средоточие всего комплекса.
Оболочка должна указывать на то, что составляет ее ядро. Но можно сказать и по-другому: купольные сегменты бывшего гипостиля вместе с двумя куполами, завышенными арками и полукуполами четырех айванов создают одно тотальное и вновь непрерывное купольно-нервюрное пространство. Заказчики и строители переходили от нервюр к сквозным геометрическим звездам в зените куполов и на других объектах (ил. 101).
Это – уникальный, неповторимый образ в архитектуре Ирана, не могущий хотя бы отчасти не повлиять на зодчество всего Ирана. В сефевидское время в Исфагане возникает еще больший комплекс построек с семантическим центром – мечетью Шаха, что продолжает непрерывность купольного пространства города. Оба комплекса соединяет длинная сводчато-купольная цепь знаменитого исфаганского базара.
Пространственная непрерывность сводчатой оболочки была характерна для многих иранских городов, не менее выразительно она сформировалась к XVI в. в Бухаре. Центр города был образован как единое сводчато-купольное пространство, в котором организующую роль играла цепь купольных торговых центров, стягивающих в единое целое многие известные купольные медресе, мечети и караван-сараи города (ил. 102)140. Об особом значении арок и куполов для Бухары говорит именование торговых центров словом, вмещающим несколько значений – арка, свод, айван (tāq). На объемлющий языково-архитектурный термин tāq следует обратить особое внимание, ибо он вместе с обозначением купола (gunbad) предопределял доминанту непрерывного сводчато-купольного пространства не только Бухары, но и всего обширного ираноязычного региона, включая и Ирак с Багдадом.
Так обстоит дело с иранским миром. В последнее время был выдвинут концептуальный образ дислокализованного города в арабских и тюркских странах (Каир, Аллепо, города Османской империи)141. На наш взгляд, рассуждения авторов о мусульманском городе лишены основания, поскольку, как мы видели, иранская концепция города обладает сугубой централизацией и, соответственно, динамичной лока-лизованностью иранских городов. «Интраурбанистическая» взаимосвязанность городов восточного и западного Ирана осуществляется через город Исфаган142.
Живописная картина непрерывной купольно-сводчатой оболочки дополнялась в Бухаре минаретами, среди которых выделялся минарет Калан (Kalan)143 1128 г. «Существо ткани города зиждется на исторической памяти, то есть там, где хранятся и проекты будущего»144. Архитектурных черт сводчатой длительности саманидской Бухары не дошло, однако избранный горизонт памяти об этом сохранился, и в XIV–XVI вв. город, его близкие и далекие окрестности обрели его вновь. Надо добавить, что за годы советской власти много было сделано для того, чтобы нарушить сводчатую непрерывность города, но столь мощных усилий не хватило, целостность сводчатой оболочки города прочитывается до сих пор.
Из сказанного следует вывод о том, что истинным Событием в архитектуре Великого Хорасана и Ирана с IX до XVII в. была постоянно возобновляемая непрерывность сводчатой оболочки. Скажем больше, появление крещатых в плане портально-арочных и айванных медресе и мечетей в одном из креативных центров этого пространства целиком и полностью обязано, говоря словами теоретиков гештальта, «хорошей непрерывности» сводчатого пространства.
Бухара, Самарканд, Герат, Мешхед и Исфаган в наиболее выразительной форме передают сложившийся тип городской застройки, в которой арка, свод и купол оказывались доминатными конструктами, создающими ткань целостного эстетического образа архитектуры этого обширного региона. А в целом все городское и сельское пространство Восточного Ирана к тимуридскому времени было подчинено непрерывности купольно-сводчатой оболочки. Во многом тому способствовали множественные купольные мавзолеи и портально-сводчатые караван-сараи. Заметим при этом, что непрерывность сводчатого пространства Великого Хорасана и Ирана была далека от колончатого пространства арабского региона. В данном замечании речь идет о расстановке акцентов, ибо в арабском мире колонное пространство гипостиля было отличительным признаком этой архитектуры. Своды и купола арабского мира были не столь рафинированы и объемны. Лишь центрально-купольная архитектура османской Турции может быть поставлена в один ряд с поздним зодчеством Ирана в сефевидское время.
