В истории архитектуры Средней Азии и Хорасана возникновение столь примечательного опыта не могло не отразиться на последующих зданиях. Хмельницкий приводит примеры тому169. Аналогичный образец XI в. можно встретить в среднем мавзолее Узгена (ил. 111), в медресе Ходжа Машад (юг Таджикистана). В мавзолее Узгена эта полуарка по сравнению с аналогичной формой мавзолея Саманидов действительно нервюрна и конструктивна. Кроме Узгена, аналогичная тромповая конструкция выявляется в одном из помещений караван-сарая Рабат-и Шараф (1154) – на полпути между Мервом и Нишапуром (ил. 101)170.
Особого разговора заслуживает затерянный в песках ранний газневидский караван-сарай Рибати Махи 1020 г. между Мешхедом (а еще точнее – г. Туе) и Серахсом, что на границе с Туркменией (ил. 112, Впечатляющий опыт конструкции тромповой ниши повторяет уже известное нам использование мощной полуарки в центральной части тромповой ниши, круглой в сечении и на этот раз обрубленной выше уровня верхней части тромповой арки (ил. ИЗ). Куда шла арка остается только догадываться. В другом помещении мы находим еще одну «диковину»: арка тромповой ниши в виде изломанной кривой. Лицевая часть тромпов выложена обожженным кирпичом в «елочку» с пробегающей кривой из гипса (ганч).
Интереснейшее продолжение тромповой конструкции встречается в портальных сводчатых тимпанах мечети Магоки Аттари (XII в.) в Бухаре, мечети Чашма-йи Айуб в Вабкенте (XII в.?) и в исфаганской мечети X в. Джурджир (ил. 74, 132). В последнем случае арочный свод фронтона или, иначе говоря, тимпан разделен на две части достаточно широкой продольной аркой. В мечети Джурджир тимпан распадается на три части, средняя из которых пробита окном. Это – сквозной тимпан. Однако две профилирующие вертикали по сторонам от окна напоминают нам изначальную архитектурную идею, рожденную в Бухаре и распространенную по всему иранскому миру. Несомненным остается одно: достаточно широкая и выделенная полоса посредине арочного свода порталов является конструктивной. Она служит дополнительной силой для укрепления всей композиции портала.
После всего сказанного вопрос о появлении нервюр в самом начале XI в. в ранней сельджукидской архитектуре Средней Азии и Ирана не выглядит столь неожиданным, но, скорее, обязывающим конструктивным приемом. Хмельницкий находит аналогичный и единичный прием в нервюрной конструкции тромпов и купола в церкви Сан Висенте в Авиле (1109). Этот небольшой, но весьма значимый пример свидетельствует о том, насколько быстро архитектурные идеи преодолевают географические границы, перемещаясь от восточной части исламского мира к западной. Архитектура Магриба привнесла в историю архитектуры много более выразительные примеры нервюрных куполов, что, однако, не должно затенять и значение домонгольской архитектуры Машрика. Очевидно, что в саманидское и постсаманидское время внимание архитекторов к организации внутритром-пового пространства было велико. Примером тому служит мавзолей Ережепа (Х-ХІ вв.) в Миздахкане на границе Туркмении и Каракалпакии (ил. 114). Конструкция перспективного углубления тромпа ярко выражена и является специфическим и сгущенным образом тромповой конструкции в Мавераннахре и Хорасане.
Очевидно, что опытной средой для иранского мира в деле возникновения протонервюрных сводов были тромпы в саманидской архитектуре. Это легко понять: пространственно-сводчатая функция нервюр на раннем этапе должна была отрабатываться архитекторами на мелких, но немаловажных деталях общей пространственной композиции построек. Кроме того, очевидно, что еще в мавзолее Саманидов протонервюрная полуарка тромпа вносила свой немаловажный вклад в совокупную орнаментальную программу памятника.
Сказанное означает только одно: на заре своего появления нервюры были конструктивны, но одновременно они выполняли ярко выраженную риторическую функцию. Это вновь можно видеть на примере мавзолея Саманидов. Разделять эти функции неправомерно и нелогично, сколь нелогичны и споры об орнаментальном или конструктивном назначении нервюр в зодчестве Великого Хорасана и Ирана. Нервюры в Масджид-е Джами’ Исфагана, а позднее и в мавзолее Санджара обладали очевидным риторическим значением, однако одновременно они могли принять образ конструктивной формы. Одно подразумевало другое. В предтимуридское и тимуридское время распространение на вид достаточно мощных, но мозаичных купольных нервюр было обычной практикой171. Эксперимент зодчих Средней Азии и Хорасана закончился необычайно впечатляющим опытом Кавам ал-Дина Ширази в тимуридском Герате и в регионе Мешхеда, который использовал уже конструктивные нервюры (см. об этом ниже).
Не может не возникнуть вопрос о возможном взаимоотношении между иранскими и андалузскими нервюрами. Существует устойчивое мнение о том, что, например, знаменитые нервюры из Большой мечети Кордовы середины X в. ведут свое происхождение от нервюр из ирано-армянского мира172.
Уточнения:
Организация процесса видения
Мы переходим к взаимодействию других субстанций в иранском архитектурном мышлении. Монгольское завоевание внесло разрушительные изменения в описанную картину, что привело в конце концов к архитектуре другого масштаба и активизации иных субстанций. Мы наконец обращаемся к голубым куполам Тимура. Но сначала должно последовать одно необходимое отступление.
В VII–VIII вв. в ближневосточных дворцах появилась необычная купольная постройка, которую средневековые источники называли «зеленым куполом» (kubbat al-khadra’) в значении «небесный дворец». Первая из зеленокупольных построек (сер. VII в.) была построена в Дамаске при халифе Усмане будущим халифом Муавийа173. Самый же впечатляющий и известный пример тому находился за багдадским дворцом ал-Мансура. Его купол увенчивала конная фигура с копьем, как полагают, это был флюгер. Со временем над всеми четырьмя воротами круглого города появились подобные фигуры как знак аббасидско-го могущества и власти. Блум, посвятивший интереснейшую работу зеленокупольным ротондам, с убедительностью показал, что их цветовая символика обманчива и, согласно арабским этимологиям, купола являются не зелеными, а голубыми, и, соответственно, это были Небесные Купола с явной теологизирующей символикой.
Блум кратко, но верно отсылает в том числе и к «изумрудным куполам» (qubbat-e zumurad) и «небесным дворцам» (qasr-i falak) иранцев174. Верно, поскольку таковыми, кроме высотных мавзолеев, явились тимуридские купола начиная с памятников Самарканда, а затем они перешли и на обширную территорию собственно Ирана. Миру предстала совершенно другая архитектура, изменения которой по отношению к прошлому можно отчасти сравнить с теми переменами, что разделяют романское и готическое зодчество.
Следует еще добавить к сказанному Блумом – в персидской поэзии небо и своды продолжают обозначаться устойчивым и уже знакомым нам выражением «зеленый купол» (gunbad-e chadhar)175. Поэтическая и архитектурно-цветовая образность купола как небесного свода выдавала зеленое – цвет роста, живой воды, рая – за голубое или синее. Довольно поздно, уже в XVII в., например, в Мешхеде по приказу шаха Аббаса возводится мавзолей над могилой славного шейха Мухаммада Астрабади, известный под названием Зеленый Купол (gunbad-e sabz). Традиция есть традиция. Мешхедский купол был такого цвета не только потому, что за плечами лежала традиция тимуридского зодчества с соответствующим цветом куполов, а поскольку таковы правила цветопостроения в Исламе, где зеленый цвет обладает сакральным значением.
