Замятие. Кочевая степь – Дешт-и-Кипчак – в XIV веке в целом оставалась мало затронутой мусульманством, и жители степи в массе придерживались старых шаманистских воззрений, о чем свидетельствует сохранение древних языческих обрядов погребения [309]. Они – то и стали в ряды воинов Большой Замятни. Одним словом, Узбеку было сложно. Важность православия в Орде он понимал, более открытым и прямым иерархам Русской церкви доверял. А главные русские князья были её носителями.
Искать свидетельства
В начале 1338 года Александр Михайлович в сопровождении «сильных послов» Киндяка и Авдула вернулся в Тверь и торжественно взошел на престол своего отца. Младший брат Александра Константин, княживший в Твери в 1328–1337 годах, удалился в свой Клинский удел [310]. Однако многие бояре Александра Тверского покинули своего патрона и перебрались на службу к Ивану Калите. Раздоры среди тверского боярства усугублялись тем, что во Пскове князь Александр обзавелся новыми любимцами, заносившимися перед старой знатью. Александр мог бы, конечно, и остановиться на достигнутом, заняться тверскими делами и не искать великого княжения Владимирского. В этом случае он, вероятно, избежал бы своей трагической участи. Однако подобное смирение было выше его меры. Он не сумел свернуть с дороги, проторенной его отцами и дедами. Историк Тверского княжества В. С. Борзаковский справедливо заметил: «Виноват был Александр в том, что в последствие времени, получив прощение в Орде и вернув Тверь, поднял спор с Москвой и за то погиб сам в Орде» [311]. Князь Александр, за годы, проведённые в Пскове и Литве, видя их богатство, вспоминал богатство родной Твери, которое он застал, и то, как его семья растила князя Даниила Александровича Московского, помогая сохранить его захолустное княжество. И, очевидно, приходил к выводу, что Тверь заслуживает того, чтобы всё это отыграть назад. А отъезд бояр в Москву на фоне грамотных псковских фаворитов только подогревал его упорство и азарт. И князь Александр Михайлович решил идти до конца. В общем-то всё это он делал на фоне сильнейших оживших эмоций. Но всё это только придало вновь возродившейся борьбе двух княжеских семей бескомпромиссный характер. Хан Узбек ВНЕШНЕ не спешил определять свое мнение в вопросе о великом княжении Владимирском. Орде выгодно было устроить своего рода аукцион, где побеждал тот, кто обещал заплатить наибольшую сумму. В свою очередь Александр страстно желал получить Владимир. Дело заключалось не только в честолюбии и властолюбии: тверского князя мучили долги, расплатиться с которыми он надеялся при помощи великокняжеской владимирской казны. В «Истории» Татищева находим уникальное свидетельство на сей счет: «Бывшу же Александру Михайловичу в Немцех и Литве, тогда мнози истязаху от него многи дары и обеты, прирекаюсче ему помогати, но ничто полезно ему сотвориша. И он, отдав имения своя, живяше во странех чюжих в велием убожестве и нищете. И егда прият от хана княжение Тверское… тогда тии немцы и литовстии вельможи прошаху от него обетов. Он же, яко ведый себя неповинна и не имуща, что дати, разорено бо еще бе и княжение его, отказа им, а инех проси, да пождут до исправы» [312]. Выдвинув соперника московскому великому князю, хан занял выжидательную позицию. Он с удовольствием искушенного зрителя наблюдал за тем, как разворачивалась очередная схватка русских князей. Уразумев позицию хана, тверской князь решил действовать так, как действовали все его предшественники по борьбе за Великое княжение Владимирское. Осенью 1338 года он отправил в Орду с ханским послом Авдулом своего старшего сына Федора. Тверской княжич поселился в ханской ставке в качестве одновременно и представителя своего отца, и заложника. Сопровождавшие Федора бояре должны были следить за настроениями ханского двора, мешать интригам сторонников Москвы, словом, прикрывать своего князя со стороны Орды. А в это время сам Александр Тверской готовился к войне. Он собирал вокруг себя всех недовольных возвышением Калиты, «насилованием» его воевод в зависимых от Москвы землях. Многие приходили под знамена Александра Тверского уже потому, что сочувствовали его жизненному пути. Князь-мятежник, десять лет враждовавший с ханом Золотой Орды; друг могущественных литовских князей и предводитель вольных псковичей; сын князя-мученика, отдавшего жизнь за Веру и Отечество, – кто еще из русских князей того времени мог похвастаться таким прошлым?! Несмотря на унизительное покаяние Александра Орде, многие видели в нем героя и патриота – прямую противоположность Ивану Калите. Конечно, князю Ивану было чем ответить на упреки своих недругов, было чем гордиться как правителю всей Северо-Восточной Руси. И все же в ярком ореоле Александра Тверского тускнели скромные добродетели московского реалиста [313]. Иван работал для будущего, а такие люди редко пользуются популярностью у современников.
К Александру потянулись все униженные и оскорбленные Калитой. Был среди них и лихой рубака князь Роман Белозерский [314], и другой зять Калиты – Василий Давидович Ярославский; были, вероятно, и обиженные московским засильем ростовские князья. Появление антимосковской коалиции грозило вернуть страну ко временам усобицы между старшими сыновьями Александра Невского. Тогда каждый из соперников создавал свою «партию», и вся Северо-Восточная Русь постепенно оказалась втянутой в ненужную междоусобную борьбу, переплетавшуюся с татарскими «ратями». Мог ли князь Иван последовать этому примеру? Мог ли отдать на волю слепой военной удачи все, что было достигнуто за десять лет неустанных трудов? Александр Тверской восстал не против одного только московского князя – своего старого врага и соперника; он замахнулся на ту «великую тишину», в соблюдении которой Калита видел свое провиденциальное назначение. И потому первой заботой Калиты было не допустить войны, перенеся дело на суд Орды. Понимая, что и приговор Орды может открыть дорогу войне, князь Иван хотел добиться радикального решения – казни Александра Тверского [315]. Искать свидетельства (или лжесвидетельства) измены Александра Тверского Орде следовало на западе, в Литве. Вся сеть московской разведки была поставлена на ноги. И, кажется, эти люди свои деньги получали не зря… Уникальное известие Татищева о литовских кредиторах Александра Тверского позволяет понять общий замысел Калиты. Разыскав кредиторов, потерявших надежду вернуть свои деньги, московские агенты обещали им возместить ущерб, но при одном условии: пострадавшие должны были устно или письменно обвинить Александра Тверского перед ханом. Конечно, Узбека мало интересовали неоплаченные долги его русского вассала виленским или рижским купцам. Однако ясно, что озлобленные кредиторы, подученные московской разведкой, примешивали к финансовым претензиям политические обвинения. Самым тяжким из них могло быть обвинение Александра в связях с Литвой, причём уже после покаяния в Орде и возвращения в Тверь [316]. Искушенный в интригах хан, конечно, понимал, откуда дует ветер. И свои обиды к Ивану за 1329 год видно у него оставались. Хан по-человечески вполне мог исходить из мыслей типа: «Что же ты Иван раньше не старался? Что в Пскове сразу его не ловил? Не мог? Возможно. А может, просто думал – враг далеко, ушёл в Литву. А теперь он снова близко?…но действительно – теперь близко». Однако и Калита был мастером интриги. Обвинения кредиторов чередовались с жалобами и заявлениями русских князей, тайно сотрудничавших с москвичами. «И аще хан отсылая их (кредиторов), но чрез князей толико наполниша уши ханский горести и гнева, яко оскорбися до зела». Неизвестно, какими именно аргументами или документами князья заставили хана «оскорбиться до зела». Вероятно, самые сильные из них представил Узбеку сам Иван Калита, явившийся в Орду вместе с двумя старшими сыновьями в начале 1339 года. Судя по последующим событиям, можно думать, что речь шла о литовско-тверском сговоре, направленном против Орды. Вероятно, московский князь сумел добыть (сфабриковать) какие-то документы на сей счет. Особый, итоговый характер своей последней поездки в Орду в 1339 году князь Иван мог обосновать только двумя причинами: тяжкая болезнь, предчувствие скорой кончины – или намерение принять монашеский постриг. Вероятно, само по себе заявление Калиты о его намерении уйти с политической сцены было тонко рассчитанным действием [317]. Этот ход должен был произвести впечатление на старого хана, заставить его благосклоннее отнестись к молодому предводителю московского княжеского дома князю Семену Ивановичу. В ходе недолгого, но весьма важного по своим последствиям визита Калиты в Орду в 1339 году судьба Александра Тверского была предрешена. Хан вновь остановил свой качнувшийся выбор на московских князьях.
