«Видел ли ты когда-нибудь такое в своей Леуте, Лайго Горностай? Я болотный лорд. Это моя земля. Ее стерегут кобыльи головы. Смотри.»
Чуд оставил встопорщенные нитки шитья, гладил черные каевы волосы, перебирал пальчиками, чирикал. Острые птичьи ноготки цепляли слипшиеся пряди.
Они вечно вплетали ему в шевелюру всякую дрянь: перья, обрывки лент, дырявые камни. А узлы, завязанные болотным народцем, не распутать — только остричь. Он так и ходил, как языческий идол с причудливой прической.
Сын Шиммеля.
— Тасцццятцца, едут! — защелкал чуд на его руках, сжав кулачки. — Цинят! Мы сцццломали бревныцццки.
Армия на границе болот. Чума был прав, говоря, что они вернутся осенью.
Кай почувствовал холод в груди, как всегда в минуты опасности. Захотелось бросить чуденыша обратно в трясину, вывести Стрелку из-под навеса и кинуться в крепость за советом и помощью.
Ну уж дудки!
Я — болотный лорд.
— Много их?
— Ццц! — чуд развел шероховатыми лапками, растопырив их в стороны, насколько мог.
— Больше, чем летом?
— Больце, больце! Тасцятца! Лыццари! Коцецки на флацццках! С крылыцццками!
Его люди окриками и угрозами погнали селян по улице, загоняя по домам.
Ну приходи, Радель. Поиграем. Пока не выпадет первый снег.
Твое — то, что ты можешь удержать.
Летом у него было меньше людей. Летом он еще многого не умел.
Кай осторожно отцепил от себя чуденыша, поставил на мостки. Покопался в поясной сумке, сыпанул горсть стеклянных бусин прямо на доски — маленькие кинулись, началась свалка, шипение. Так гуси дерутся из за хлебной горбушки.
Раздавать поровну все равно бесполезно, вечно они сварятся из-за ерундовых цацек.
Он больше не обращал внимания на болотную нечисть, постоял немного, старательно дыша носом.
Армия на границе болот. Птица с кошачьей головой на знамени, камана — это значит, что король прислал свои войска. Вернее, лорд-тень.
Как много чести.
Он пошел к навесу, под которым стояли лошади. За спиной все еще пищали и дрались за цветные бусины. Белогривая Стрелка узнала хозяина, дернула головой, фыркнула. Кай похлопал кобылу по шее, ткнулся лбом в теплый нос.
Глаза застило туманом, он переглотнул, пытаясь обуздать свою силу. Заставил себя дышать ровнее.
Мысли блуждали, он подумал, хорошо, что успели с восстановлением стены, походя подсчитывал верных людей, припомнилась карта и алые точки укрепленных лесных фортов, извилистая линия границы.
Разведка. План действий. А потом война.
Он рявкнул свите, чтобы те седлали и выметались.
Вспомнил злой взгляд девицы, поморщился.
Повычистить бы тут…все… да жратва нужна. Недолго сдерживал их ненависть залитый дегтем труп раделева капитана на сельской площади.
Я пришлю вам новый. И немного тепла хмурым осенним утром.
Перед тем, как сесть в седло, он запалил от еле тлеющих углей факел и швырнул его в сарай, на ворох сена.
А чтобы помнили свое место.
Найлы обступили Кая непроницаемой стеной.
Лайго придержал ему стремя.
Глава 7
— Да пусти меня! Больно ухо! — Кай отскочил к окну. — Я что, пятилетний? Ласточка? Сдурела совсем!
Он запыхался, взмок и выпитое вино ударило в слабую после болезни голову. Стучало в висках молоточками. В глазах опять начало темнеть.
Лекарка уселась на сундук и аккуратно расправила юбку. Потом положила обе руки на колени, ладонями вниз, очень ровно. Лицо ее ничего не выражало.
Кай заметался по комнате, едва не сшибая все углы. Саданулся коленом о кровать, взвыл, уселся, смяв покрывало. Молоточки стучали все сильнее.
— Не поднимай ветер, мальчик, — Ласточка продолжала сидеть спокойно. — Ты или расскажешь мне подробно и честно, что с тобой происходит, или я, как бог свят, выгоню тебя на улицу прямо сейчас. Я не могу допустить, чтобы ты в следующий раз выстудил кровь в жилах больного или обрушил кровлю.
Кай потряс головой, словно отметая ее слова, со стоном прижал руки к вискам, свел брови.
— Нечего тут стонать, рассказывай, — Ласточка была непреклонна. — Я не для того тебя держала у себя две недели и лечила, чтобы ты сам себя сгубил дурацкими выходками.
— Я ничего не знаю! — Кай глянул честными глазами. — Со мной никогда такого не было! Я не знаю, ну Ласточка…
— Хватит канючить! С тобой никогда такого не было, и потому я отдирала тебя от простыней, как рыбину со льда. Чтобы никто не увидел, что ты творишь в беспамятстве.
— Так ты поэтому меня забрала?
— А почему еще? — возмутилась лекарка. — Думаешь, мне приглянулись твои тощие кости? Или я обожаю не спать ночами, ворочаясь на сундуке? Он твердый, между прочим!
Кай сполз на пол, подобрался поближе. Глянул снизу вверх.
— Я не знал… — пробормотал он. — Я думал…
— Ты думал, что я такая же дура, как шестнадцатилетка Тинь. Это ей ты можешь морочить голову, и строить глазки, а мне уже много лет, Кай. Я не интересуюсь сопляками, которым еще надо держаться за материнскую юбку. Кстати, где твоя мать? Кто она?
— Умерла, — Кай уставился в пол, разглядывая чисто выскобленные доски. Провел пальцем по трещине в половице. — Моя мать умерла.
— Рассказывай, — велела Ласточка, сверля взглядом его затылок. — Я не верю, что все эти штучки начались только сейчас.
— Ну зачем тебе!?
— А затем. Я может смогу что-нибудь для тебя сделать. А может, и нет. Но мне надо знать, кто ты и что с тобой происходит.
Кай вздохнул, чувствуя давящее пожатие повязки на ребрах.
Ничего плохого ему эта женщина еще не сделала. Наоборот. Ну за ухо оттаскала, это не в счет. Гречка… и черт бы с ней. Почему он на нее так зол тогда?
— У тебя дети есть? — пробурчал он, не отрывая взгляда от половиц.
— Нет.
— А почему?
— По кочану. Мы ведь сейчас не обо мне говорим, так?
— А о ком?
— Кай!
— Ладно.
— Что ладно?
Он помолчал, подбирая слова. Это ей знать не надо, это и вовсе не стоит. И это. Вот то, пожалуй, тоже.
— Я так и вижу, как ты крутишься и выдумываешь, как половчее меня провести, — проницательно сказала Ласточка.
— Отстань, — огрызнулся он. — Я не люблю рассказывать.
