Затем он неожиданно успокоился и сказал:
— Скоро выпадет снег. И ты призовешь своего отца. С Шиммелем мы для них неуязвимы. Но для этого ты должен дожить до снега.
Кай тупо смотрел в карту, в ушах звенело. Ему вдруг нестерпимо захотелось спать.
Снег может лечь завтра. Через неделю. Никогда.
Лучше бы никогда.
* * *
Среди потоптанной зелени, по щиколотку в воде, Кай копал аир. Босая нога в разводах тины надавливала пяткой на лопату — хак! — лезвие выворачивало истекающий жижей, прошитый корнями пласт земли и глины. Аирный корень розоватый, петлистый, в прелых чешуях, толщиной в палец, на косом срезе копится слеза. Крепкий запах горечи щекотал ноздри.
Ласточка выбирала аир руками, отрезая сапожным ножом свернутые в толстый рулон черешки. Бальзамический аромат смешивался с запахом гниющей под солнцем тины. Ласточка выпрямилась, загораживая ладонью глаза от блеска реки.
— Хватит, Кай. А то не дотащим.
Кай отряхнул лопату от глины, поднял к плечу и бросил на берег — сильно, с разворотом корпуса, как копье. Острие вонзилось в покрытый мелкой травкой склон среди ивняка.
В четыре руки Кай с Ласточкой быстро наполнили корзину. Похоже, мы управимся раньше, чем рассчитывали, подумала Ласточка с удовольствием. Уж больно хорош июньский день на берегу Стержня.
— Отлично! — похвалила она. — Добыча что надо. Теперь давай перетащим вон туда, на косу, и помоем. Эй, эй, не один! Не прижимай к себе корзину, измараешься!
Куда! Кай уже тащил плетеный короб в охапке, продираясь сквозь тростники, прямо по мелкой воде. Подвернутые штанины вымокли и раскатались.
Он плюхнул корзину в воду, обрызгав и себя и Ласточку.
— Осторожней, оглашенный!
— Высохнем, — он засмеялся. — Жарко же!
Ласточка закатала рукава повыше и погрузила руки в корзину, полную воды и корней, выполаскивая маслянистый ил. Кай встал напротив и тоже сунул руки в корзину. Черная муть, клубясь, растекалась вокруг, скрывая ласточкины ноги и белый ребристый песок. Корни кувыркались, всплывая бело-розовыми боками, в их кишении вдруг почувствовалась ласка — что-то скользнуло по пальцам, по тыльной стороне ладоней… Ласточка спохватилась, только когда прохладные пальцы обняли под водой ее руки, поглаживая запястья.
Она вскинула глаза — и встретилась с зеленым взглядом, просветлевшим от всполохов на воде. На спутанных, свисающих на лоб волосах, на бровях дрожали капельки, скулы были вызолочены солнцем, а белки в тени казались голубыми. Потом светлая зелень расплылась от приближения, Ласточка ощутила жар на лице — и отшатнулась. Только горячее, шершавое мазнуло ее по подбородку.
— Кай, прекрати! — Она попыталась вырвать руки, но он держал крепко. — Я сказала, прекрати!
Короткая борьба, несколько корешков выплеснулось из корзины, поплыло по течению. Мокрые пальцы, наконец, соскользнули, Ласточка отшагнула назад, гневно раздувая ноздри.
— Я просила без этих твоих штучек!
Он смотрел на нее, опустив руки, и она вдруг смутилась. Резко отвернулась, пошла к берегу, на ходу опуская высоко подоткнутую юбку. Лицо горело, то ли от волнения, то ли от жара едва коснувшихся губ.
— Вытаскивай корзину и собирайся.
Отыскала в траве свои башмаки, забралась повыше на косогор и села там обуваться. Обтирая нижней юбкой мокрые ступни, она не смотрела, как Кай возится с корзиной. Злилась на себя, что вспыхнула, как девочка, злилась, что убежала, вместо того чтобы спокойным голосом отчитать наглеца.
Значит, мы не будем сидеть на берегу, пить квас и болтать, ожидая, пока высохнет аир. Не будем купаться в теплой воде и собирать землянику на склоне. Значит, мне придется полночи слушать, как это чертово чучело ворочается на сундуке и выразительно вздыхает… впрочем, вздыхает и ворочается оно почти каждую ночь.
Лия и Вилла, две разумные, видавшие виды тетки, сказали бы мне: «Что ты, дура, сама маешься и парня маешь? Дай ему, и вся недолга. Хорошенький же!» Они бы сказали, да я не спрашиваю.
— Собрался? Чего ты там возишься! Нам пора.
— С корзины течет! — От обиды голос у Кая сделался по-мальчишески тонким.
— Какая разница? Ты и так вывозился по ноздри, все равно все стирать.
Постираться можно было и в реке, как раз бы высохло к закату.
Ласточка решительно поднялась.
— Ну? Долго будешь колупаться? Я пошла, догоняй.
Глава 9
— Здравствуйте, госпожа Брана, — Ласточка степенно шествовала по площади, как назло, пройдя через главные ворота, вместо того, чтобы воспользоваться укромной калиткой в городской стене. Шла и здоровалась со всеми знакомыми. Знакомых набралось с полгорода.
— Здравствуй, Велта.
Кай тащил за ней корзину, плетеные веревочные лямки натирали плечи под рубахой. Солнце палило уже по-летнему. Чертовы корешки в корзине раздражали резким, сладковатым запахом.
— Здравствуйте, госпожа Авента.
Дерьмо, подумал Кай. Срань господня. Вот я влип.
Он уставился на прямую спину Ласточки. Под серой тканью платья ходили лопатки. На шею из-под косынки выбивался русый завиток колечком. Плечи гордо расправлены.
Злится.
Он переглотнул, отвел глаза и принялся методично честить себя самыми злыми словами, которые смог припомнить. Хватило как раз до больнички.
— Здравствуй, Тинь.
— Здрасьте! — пискнула отиравшаяся в прохладе сеней Тинь и густо покраснела. Даже в полумраке было видно.
Ласточка не остановилась, прошла мимо, к своей комнатушке. Кай разозлился окончательно.
Ну почему эта дуреха с косами-бараночками и россыпью веснушек на вздернутом носу, заходится от одной улыбки, а вредная лекарка лишний раз не посмотрит в его сторону. Хотя все вокруг уверены…
Черти, демоны и все полночные твари!
Он притормозил, привалился плечом к беленой стене и улыбнулся.
Тинь сделалась красной, как раскаленый уголь. Еще немного, и точно заплачет.
— Привет, — сказал Кай. — Красивые у тебя ленточки.
Тинь кивнула и уставилась в пол. Пухлые пальчики немилосердно теребили подол фартука.
— Я вот что подумал… — начал было Кай, но тут дверь в коридор распахнулась и из комнаты высунулась мымра и вредина.
— Неси корзину на чердак.
Он отлип от стены, зыркнул из-за плеча Тинь на поджавшую губы лекарку и молча пошел к чердачной лестнице. Гладкий деревянный пол холодил босые ступни. Девица за его спиной судорожно вздохнула.
