За окном уже не выло — визжало. Вроде и гром ударил.
— Из-за негоооооо! Рогами зацепилось оно! Ой, мамочки…
— Ага, — сказала Ласточка. — Теперь давай.
Ланка ухватилась за измятую рогожу, поднатужилась.
Показалось покрытое мокрыми волосенками темя, но тут же скрылось обратно.
— Не могу… больно.
— Лана, — сказала Ласточка как могла убедительнее. — Еще немножко. Подумай о ребенке.
— Больно!
— Молчи и старайся.
Ласточка выждала момент и положила руку на закаменевший живот.
Господи помоги.
Только бы девка не увидела, что в другой руке она держит ножик, который ей отдал Лаэ.
Ланка проследила затуманенным взглядом, увидела.
— Убить меня хочешь! Да что же это… милорд! Помогите!
— Заткнись.
— Покалечить решила!
— Я покалечу, я же и зашью. Порвешься, кровью истечешь, дурища.
Снова схватка и натужные Ланкины всхлипы.
Ласточка дождалась, пока головка появится снова, и надавила на живот как следует.
* * *
Из ворот вышла буря. Темные тени мчались в ее теле, стучали копыта и сорванные голоса призвывали Шиммеля.
Шиммель гнал их, как гонит жажда крови Дикую Охоту.
Пешие — темная пена у ног рыцарских коней.
Конные — в молчании, опустив копья для удара. Найлские шлемы, черные плащи.
Соледаго углядел, как тенью проносится мимо всадник в вороненой кольчуге, с хрустом переломилось копье.
Загудел окованный железом щит Элспены.
Сшиблись мечники, скрежет и звон железа умножился стократно.
Ветер хохотал, плакал, кликушески завывал.
Шим-мель! Шим-мель!
Мэлвира вынесло на середину моста. Пряник поднялся на дыбы, потом встал, как вкопанный.
В сердце снежной бури было тихо.
Тишина.
Тот, кто ждал в этой тишине, казался неподвижным.
Единое биение сердца.
Тварь, сидевшая на худющей сивой лошади — ни шлема, ни щита — подняла голову и открыла глаза.
Зеленые.
Мэлвир медленно опустил копье.
Он нацелил его верно.
Кай бросил повод, оттолкнулся от седла и прыгнул.
Размазанный в воздухе силуэт.
Удар.
Хлесткий щелчок лопнувшей подпруги.
Выроненное копье падает под ноги бегущим, гудит, со стуком катится по деревянному полотну моста.
Прикрытая снегом жидкая грязь во рву чавкнула и расступилась, принимая два сцепившихся тела.
Глава 33
Котя рубила и таскала еловые лапы, Радо крушил валежник голыми руками. Потом он взял у девушки топор и срубил пару елок — на дрова. Котя надрала бересты для растопки. Наконец-то она согрелась, даже упарилась. Когда солнце взошло, дуб был полностью обложен смолистыми ветками и хворостом, под которым прятались чурбачки посерьезней.
В берестяном гнездышке между веток Радо разжег огонь, и поднял его сразу во весь рост, напоив жгучим зельем из фляжки. Котя махала подолом, раздувая. Радо щедро плескал зелье на кору.
Огонь опьянел, обезумел, и кинулся на дуб.
По серым морщинам полетели черные тени копоти. Кукожились и осыпались резные розетки лишайников. Котя снова рубила и таскала еловые ветки. Радо, похохатывая, направлял, натравливал огонь, как живого зверя. Трещали сучья, огонь ворчал все громче.
В потоке теплого воздуха тревожно забренчали металлические язычки. Заволновались, заплескались крыльями бесцветные ленты, вот на одну, потом на другую, на третью прыгнули и понеслись вверх сгустки пламени, пожирая ветошь и плюясь искрами.
Надтреснутыми голосами, вразнобой раскричались колокольцы. Ленты заметались высоко вверху, истаивая в невидимом огне, лица окроплял невесомый пепел. Сыпались угольки, выеденный изнутри мусор, сажистое крошево. Светлый жар прыгал по кроне, заметный только корчами веток и дрожанием воздуха. Сверху вдруг полетели горящие капли, голоса колокольцев потонули в реве пламени. Дуб полыхал.
Тальен оттащил Котю подальше.
Рыжее зарево развернулось вокруг. Лес испуганно столпился по краю поляны, смотрел, замерев, как старейший из дерев один на один бьется с огненным драконом.
Ударил ветер, лоскутьями разрывая полотнища пламени. Взвыло где-то вверху, и Котя ахнула. Небо почернело, опустилось, как перед грозой, вкипели тучи, завиваясь над головами.
— Ра-адо! Смотри! Шиммель идет!
— Свят-тое дерьмо. — Тальен задрал голову, жмурясь от пепла, потом схватил Котю за плечи. — Дуб надо сжечь полностью, тогда будет толк. Чтобы кости старые сгорели. — В глазах у драконида плясали язвяще-алые огни. Он вдруг выкрикнул что-то на незнакомом языке, словно заклинал пламя разгореться еще сильнее.
С темных небес обрушился снежный шквал. Наотмашь — мокрым снегом по разгоряченным лицам. Зашумело, затрещало в кроне, посыпались пылающие ветви, шипя на лету. И снова шквал — сплошной стеной, грудью сшибаясь с горящим дубом, сотрясая клубящуюся огнем крону.
— ШШШшшшшшшш!!!!!!! Псссссссссшшшшшш!!!!!!!
Повалил обжигающий, как из котла, пар, полетели уголья.
— Радо, прячемся! — Котя вцепилась в сырое сукно рыцарского плаща. — Шиммель пришел!
— Учуял, мерзавец, — Радо оскалился в воющую муть. Плащ поднялся черным крылом и отвесил Коте подзатыльник. — Зато старый черт свалил с Верети, теперь парням полегче станет. Ничего, пообщипали мы ему перышки.
— Под деревья, пойдем под деревья!
Пламя металось в коконе пурги и пара. От треска и воя закладывало уши. Новым ударом Котю сшибло наземь, ее схватили за локоть, вздернули на ноги, поволокли прочь. Мокрый снег, полный колотого льда, залеплял глаза, набивался в ноздри и в разинутый рот. Ветер норовил закинуть мгновенно оледеневший плащ на голову. Котя задыхалась и почти ослепла.
Потом стало чуть легче — они добрались до деревьев.
— Сюда! Ныряй сюда!
— А?
Тяжелая рука с силой надавила ей на загривок и подтолкнула вперед. Котя упала на колени, ее пихнули в зад, по лицу проехались колкие лапы, и стало можно дышать. Она споро переползла по хвойной подстилке, позволяя Тальену вползти следом.
Под елью, в шатре склоненных до земли ветвей, оказалось темно, просторно и сухо. Ствол гудел, раскачивался где-то наверху, но здесь было покойно, как в норе. Котя села и отдышалась.
