– Я, кажется, даже не знаю, где тут свалка.
– Это потому, что ее здесь нет, – ответил Гроббин. – Раньше была, много лет назад. А теперь весь наш мусор волокут на большую землю. Кому-то другому на голову. Чем старше становлюсь, тем больше про такое вот думаю. А там людям, которые нас даже не знают, приходится наше говно разгребать.
– Сомневаюсь, что они это делают за так, – сказал Линкольн, просто разговор поддержать. Пока на кухне шипел и булькал “Кьюриг”, так и подмывало заглянуть в подозрительно тонкую папку, но он сдержался.
– Нет, уверен, что не за так, но все же. Я где-то читал, что посреди Тихого океана целая воронка из мусора. И океанские течения тащат ее прямо к нам. Швырнешь такую капсулу за борт у побережья Орегона, а другую – где-нибудь в Японском море, и обе они окажутся в одном месте. Сотня миль капсул от “Кьюрига”, пластиковых пакетов и всевозможной дряни болтается там на волнах – и ни души вокруг. Никто не заподозрит нас с вами в преступлении. Вашего старика вообще беспокоят такие штуки – какой мир мы оставим в наследство нашим детям?
На это Линкольну пришлось улыбнуться.
– Подозреваю, что мой отец не сомневается, что мир будет существовать после того, как он его покинет.
Гроббин вернулся в большую комнату с двумя дымящимися кружками, и Линкольн сказал:
– Я слышал, завтра у вас операция.
– Есть такая мысль. Собираются прочистить парочку забившихся артерий. Шунт поставят. Мне говорили, уложимся в миллион долларов. Если бы дело только во мне было, я б их нахер послал.
– Гм-мм, – проговорил Линкольн. – Но дело же и так в вас.
– Ага, но не только во мне. Дело никогда не только в нас, Линкольн.
Это была, если он только не ошибся, еще одна отсылка к невестке, которая играла какую-то чрезмерную роль в жизни Гроббина. Здесь он явно жил один, значит, жены нет. Умерла – или же они в разводе? И где сын, который женат на Беверли? Почему нет никаких фотографий, любовно свидетельствующих об их существовании?
Нацепив готовые очки из аптечной лавки, Гроббин взял и открыл папку, где, как Линкольн теперь увидел, лежало всего два предмета: вырезка из “Виньярд газетт”, которую он сегодня уже читал, и какие-то рукописные заметки, к ней подколотые. Это игра его воображения или там в самом деле накорябано “Троер”?
– Ладно, минуточку – память освежу, – произнес Гроббин. Он слегка отодвинулся, чтоб Линкольн не сумел разглядеть, что там написано.
Тот прихлебывал кофе, пока старик читал и мрачнел. Закрыв наконец папку, пристукнул папкой по колену и произнес:
– Джастин Кэллоуэй. Это ведь девушка, о которой мы говорим?
– Джейси. Да.
Гроббин перевел на Линкольна глаза-буравчики так, что тому стало не по себе.
– Так вы мне утверждаете, что эта Джейси так и не появилась?
Линкольн кивнул.
– И родне своей не позвонила?
– Насколько мне известно, нет.
Старик ничего не ответил, и Линкольн ощутил, что нужно продолжить.
– Они развелись вскоре после того, как она пропала. У ее отца как раз тогда начались какие-то неприятности с законом.
– Что за неприятности?
– Какое-то “беловоротничковое” преступление. Подмывает сказать, инсайдерская торговля. Думаю, в итоге он сел.
Гроббин теперь смотрел в окно, явно глубоко задумавшись.
– Тут говорится, что был жених. С ним она тоже больше не связывалась?
– Нет, насколько я знаю.
Гроббин задумчиво потер щетинистый подбородок, и Линкольн увидел, как по его серому лбу отчетливо скользнула мысль: “Значит, умерла”.
– Ну а раз вы сейчас здесь, возникает очевидный вопрос, Линкольн. У вас-то каков интерес ко всему этому делу после стольких лет?
– Джейси и я с Тедди и Миком были в колледже лучшими друзьями.
– И где же это было?
– Минерва. В Коннектикуте.
– Ох, да я знаю, где находится Минерва, Линкольн. Я спрашиваю – почему сейчас?
– Наверное, мы так ее и не забыли, а она… исчезла. В смысле, мы все разошлись по своим дорожкам после окончания колледжа. Встречаться в обозримом будущем мы не рассчитывали. Но, думаю, воображали, что навсегда останемся в жизни друг у друга.
– И как?
– С парнями-то? Ну да. Может, правда, не так близко, как собирались. Я переехал на Запад. Только Мик остался в Новой Англии. (Или вернулся сюда после амнистии, но упоминать про это не стоит.) Иногда мы теряли связь, от силы на год-другой, но потом кто-нибудь возникал откуда ни возьмись. А теперь есть электронная почта.
– И часто она всплывает в разговорах, так? Эта Джейси?
– Иногда, – ответил Линкольн. – Нечасто. А здесь, на острове, наверное, все и вспомнилось.
Казалось, Гроббин все это обдумывает, словно какую-то алгебраическую задачу, где есть и цифры, и буквы. Лицо у него сделалось чуть менее дружелюбным.
– Вы женаты, Линкольн?
– Да.
– Счастливо?
– Простите?
– Жену свою любите? Простой вопрос.
– Да, – ответил Линкольн, хотя старика это не касалось.
– Вы богаты?
– В каком отношении?
– В денежном, Линкольн. В том смысле, какой все люди имеют в виду под словом “богатый”.
Линкольн поежился, удивляясь, насколько легко старому полицейскому удалось заставить его оправдываться.
– До две тысячи восьмого у нас было больше, – ответил он, надеясь, что хотя бы улыбку из собеседника выжать сумеет, но ему это совсем не удалось. – А почему вы спрашиваете?
– У меня дружок в Минерве учился. Недешевое это дело.
– Я там учился по стипендии. Как и мои друзья.
– А девушка – нет?
– Не-а, она была из Гринвича. – Он чуть не добавил “Коннектикут”, но гладить старика против шерсти лишний раз не хотелось.
– У вас дети есть?
– Да.
– Внуки?
– Угу.
– Так. Значит, в жизни все удалось, что скажете? Колледж Минерва принес какие-то дивиденды, а?
– Наверное, и так можно сказать.
Хотя, возможно, не в том смысле, какой в это вкладывал Гроббин. Они там не научились никаким тайным рукопожатиям, не вступили ни в какие секретные братства. Занятия по большей части были хороши. Преподаватели – знающи и вполне дружелюбны. Некоторые – вроде профессора Форда, о котором они давеча разговаривали с Тедди, – бросали им настоящий вызов, меняли саму их траекторию тем, что учили мыслить более критически. Вообще, конечно, можно было б утверждать, что в этом и есть дивиденды гуманитарного образования, хотя Линкольн сомневался, их ли Гроббин имел в виду. Он все еще не отлипал от денег – того, о чем думает большинство, слыша слово “богатый”.
