Опять кальвинизм. Избранные остаются избранными, про́клятые – про́клятыми. Решив что-то однажды, Бог никогда не отступается от своего суждения, и это Вольфганга Амадея Мозера вполне устраивало, раз уж он убежден, что отчего-то заслужил избранность, а вот остальные как-то не сдали этот важный экзамен – вероятно, еще в материнской утробе. Гроббина же, напротив, казалось, вымотала целая жизнь попыток изменить предрешенное.
– Мистер Гроббин? – осведомился Линкольн.
– Да, Линкольн?
– Мне очень нужно отлить.
– Вам не требуется мое разрешение.
– У меня отчего-то сложилось впечатление, что требуется.
В мужском туалете Линкольн вытащил телефон и прокрутил журнал недавних звонков, пока не долистал до номера, с которого ему утром звонила Беверли. Ответил сонный женский голос.
– Беверли? Это Линкольн Мозер. Помните меня?
– Эм-м-м. Да?
– Простите, что звоню так поздно. Речь о вашем свекре.
– С ним все в порядке? Я пыталась ему дозвониться.
– Он в клубе под названием “Рокеры” в Оук-Блаффс.
– Пил?
– И прилично, я бы сказал.
– У него же завтра операция.
– Мне он сообщил, что решил ее не делать.
Она не ответила сразу, и Линкольну потребовался лишний миг, чтобы сообразить, что она плачет. Наконец Беверли произнесла:
– Мне нужно пятнадцать минут, чтобы доехать. Можете его заговорить на это время?
– Думаю, сложностей не возникнет.
Когда Линкольн сел на свой табурет у стойки, Гроббин произнес:
– Ладно, вот что будет дальше, Линкольн. Начальник полиции в Эдгартауне – мой друг. Завтра я к нему загляну. Расскажу о своих подозрениях.
– И каковы они?
– Та девушка с острова не уехала.
– Значит, передумали.
– Да.
– Ладно, но опять-таки – зачем сообщать об этом мне?
Старик хмыкнул, но совсем не весело.
– Потому что, Линкольн, я предлагаю вам возможность вступить в клуб “Мы недобро относимся к девушкам”. Как его основатель, я имею право. Хотите предупредить своего друга Мики? Пускай уходит в бега? Так и пожалуйста.
– Послушайте, мистер Гроббин, я уважаю ваши профессиональные инстинкты, но Мики не имел никакого отношения к исчезновению Джейси.
Старик на это лишь покачал головой.
– Но вы этого не знаете. Вы в это верите. Вот вам мое слово: знание и вера – совершенно разные зверьки.
– Как вам будет угодно.
– Нет, Линкольн, это не как мне будет угодно – или вам. Факты смотрят нам в лицо. Факты вроде того, что у вашего друга Мики уголовное прошлое в штате Коннектикут, где его арестовывали за избиение человека так, что тот впал в кому. Два часа назад вы этого не знали. Теперь знаете.
– Вот только ничего подобного я не знаю, поскольку – со всем должным уважением – я на самом деле не знаю вас. Познакомились мы только сегодня – ну, вчера, – и вы последние полчаса рассказываете мне о всяких избивателях жен, которых пытались выгородить, служа в полиции. И вы с Троером старые друзья. С чего бы мне не заподозрить, что вы его выгораживаете?
– Ну, рассудите сами. Вы закончили колледж Минерва. Чего ради мне вам рассказывать о вашем друге такое, что вы с легкостью можете опровергнуть, если я лгу.
– Потому что я могу вам и поверить.
– Но вы же не верите.
– Нет, не слипается. Если за Мики уголовка… если он напал на отца Джейси, как вы утверждаете, почему он не сел в тюрьму?
– Ох, Линкольн, мне жаль вас. Вот правда жаль. Он сел в тюрьму. Это открытые сведения. Целую неделю провел в окружном карцере. Не дали ему тюремного заключения. Потому что когда тип, которого он отдубасил, пришел в себя, то отказался выдвигать обвинения.
– Почему?
– Ну, если б Мики был моим другом, я бы спросил у него.
– Вы за этим и ездили сегодня в Чилмарк? Спросить у своего друга, не причастен ли он к исчезновению Джейси?
– Такова была причина.
– И он сказал, что нет?
– Верно.
– И вы ему поверили.
– Я так выражусь, Линкольн. Не могу сказать, что я ему не поверил.
– Ладно, тогда чем же он вас убедил?
– Ну, тот день, когда ваш друг ему вломил? У Мейсона другая версия, что тогда произошло. То, что вы рассказываете, – когда ваш кроткий добродушный дружок наткнулся на них двоих на кухне, Троер зажал девушку в углу и лапал ее. Поэтому Мики ринулся на выручку.
– Так оно все и было.
– А Мейсон утверждает, что нет. По его словам, девушка вовсе не была против того, чтоб ее лапали.
– Херня какая.
Гроббин не обратил на это внимания.
– По-его выходит так, что он загородил собой девушку, потому что решил, что ваш друг хочет ударить ее, а не его.
– Это…
– Вы при этом присутствовали? – Линкольн замялся, и Гроббин продолжил: – Нет, я так и думал. А это означает, что вы не знаете, Линкольн. Вы верите. И, как все истинные верующие, с ходу отвергаете все, что эту вашу веру подрывает.
– Ладно, а разве та же самая логика к вам не применима? Ни вы, ни я не желаем не верить другу.
– Обстоятельства у нас сходны, Линкольн, но не тождественны. Мы с Мейсоном давно знакомы. Ему порой бывает нужна моя помощь, это правда, и в духе полного разоблачения должен признаться, что был случай, когда я валился в пропасть, а Мейсон оттащил меня от самого края. Поэтому да, я действительно хочу верить, что он говорит правду. Но иллюзий у меня нет. Он всегда бывал мудаком на любой вкус, особенно если дело касалось женщин. И ага, я рассматривал вероятность того, что он мне баки заколачивал. Можете ли вы честно сказать то же самое о своем дружочке Мики?
Тут на другом конце барной стойки раздался вопль ликования.
– Господи, – произнес кто-то, – покажите мне это еще раз.
– Я понял, Линкольн, – продолжал Гроббин. – Верность. Вера. Вы считаете, я не хотел верить своему сыну, когда он рассказывал мне, откуда у его жены все эти синяки? И она всегда его поддерживала? Объясняла, что с рождения такая недотепа?
– Простите…
– Вас не за что мне прощать, Линкольн. Я же говорю – я рад, что у вас жизнь сложилась. Рад, что вам не пришлось следить за домом собственного ребенка, потому что в глубине души вы подозревали, что он лживый мешок говна. Подозревали, потому что видели, как у других женщин возникают такие травмы, и я на самом деле рад, что вы не заглядывали в окно в тот вечер, когда ваш сын схватил свою жену за глотку и швырнул ее через всю комнату. Потому что там был я, Линкольн. У них под домом, заглядывал в окно. Мог бы предотвратить то сотрясение мозга, когда она ударилась затылком о стену, потому что видел ясно как день, что́ сейчас произойдет, но пока он действительно этого не сделал, я не знал. А до того мига? Пока не надел на него наручники? Я все еще мог верить.
