На стене напротив стола, за Ренуаром, она обнаружила маленький сейф, о существовании которого и не подозревала. Джейси попробовала различные цифровые комбинации, связанные с днями рождения Дональда и матери, годовщиной их свадьбы, даже со своим днем рождения, но безуспешно. Решив, что код может быть где-то записан, она снова обшарила весь стол, на сей раз ища цифры тремя группами по две, и вновь тщетно. Уже собравшись было сдаться, она заметила, что средний ящик стола вдвинут кривовато, словно его вытаскивали, а потом не попали им на полозья. Выдвинув его полностью, она посветила фонариком внутрь стола – вдруг код выцарапан на какой-нибудь внутренней стенке. Уже собралась было задвинуть ящик на место, но тут заметила, что к задней панели стола приклеен пожелтевший кусок малярной ленты. Цифры на нем очень выцвели, но еще были разборчивы. Первые две цифры предварялись буквой Л, следующие две – П, а третья группа – еще одной Л. Джейси тщательно набрала их, но сейф не открылся. Попробовала дважды еще тщательней, но с тем же результатом. Уже собралась признать поражение, но тут вспомнила о запоре на ее школьном шкафчике. От первой группы цифр нельзя прямо переходить ко второй. Нужно было крутить в другую сторону и только после этого набирать вторую группу цифр и третью. На сей раз – в яблочко! Цилиндры замка щелкнули, становясь на места, и дверца гулко раскрылась. Внутри оказались пачки денег – в основном купюры по двадцать и пятьдесят, всего по меньшей мере на сотню тысяч долларов. А то и раза в два больше. Но никаких документов – ни писем, ни открыток, ни фотографий. Никакого Энди.
Признай, сказала она себе, его больше нет. Его отогнал прочь вулканический гнев Дональда, он слишком испугался и больше не вернется. Да и в самом деле, спрашивала себя она, с чего такой сыр-бор? Чуть ли не всю ее жизнь Энди в ней не существовало, а потом он возник всего на несколько минут. С чего бы ей горевать и чувствовать себя одинокой сейчас больше, чем когда его существование ей и присниться не могло? Если он способен без нее жить, то и у нее получится. И такая стратегия в общем и целом сработала, верно же? Помогла и Минерва – на девять месяцев в году Джейси оказывалась вне поля притяжения Дона и Вив. А также ее крепнувшая дружба с Мики, Тедди и Линкольном. Постепенно фоновое присутствие Энди тускнело, как полароидный снимок, забытый на солнце.
Почему же тогда по мере приближения выпуска – не говоря уж об июньской свадьбе – она все больше ощущала, что отказывается от прежних убеждений, вновь воображая, что ради этих событий ее отец возникнет? Иногда она представляла его в переднем ряду – вот он так и светится от отцовской гордости. Но чаще, склоняясь перед доводами рассудка (потому что в самом деле как бы Энди раздобыл себе место в первом ряду?), она видела его в глубине зала, где толпились дальние родственники, друзья семьи и работники колледжа. Беда с таким развитием событий (если уж говорить об их достоверности) была вот в чем: как бы она его узнала на таком расстоянии? Видела она этого человека всего раз, да и то шесть лет назад и очень коротко. Выберет ли она его даже на полицейском опознании? Узнает ли, если он пройдет мимо на улице? Если он не будет пьян и блеять, как она вообще его опознает? Если он трезв и образцовый отец, не станет ли это маскировкой? Как-нибудь, говорила она себе. Она узнает его как-нибудь. Где тут логика? Она его узнает, потому что иначе из ее жизни исчезнет всякий смысл.
Рациональное у нее в мозгу определяло все это как магическое мышление, и за это она себя строго отчитала. В конце концов, кто покидает колледж после выпуска, все еще веря, будто что-нибудь сбывается от чистого хотения? Шесть лет даже без открытки на Рождество – и ее отец вдруг возникнет сейчас? Откуда ему известно, что она вообще училась в колледже? Как знать, может, он в Калифорнии живет. Или в Швейцарии. Или в Австралии. Хуже того, в ее магическое мышление был встроен подразумеваемый пакт – договор “если – то”, который невозможно было осуществить в исковом порядке. Если отец ее появится у нее на выпуске, то это станет знаком, что ей суждено отбросить центральную ложь всей своей жизни: что она – Джейси Кэллоуэй, дочь Дональда Кэллоуэя из Гринвича, Коннектикут. Если Энди придет к ней на выпускную церемонию, то она как-то (всегда как-то) найдет в себе силы отречься не только от Дона и Вив, но и от всей их вселенной, каковая, разумеется, включала в себя и ее жениха, кто не только хотел, чтобы они остались жить в Гринвиче, но и вообще рассматривал жизнь их родителей как образец для подражания. (“Наши предки не везеньем добились того, чего добились”, – нравилось повторять ему, и он неизменно злился, когда на это она его спрашивала, не чистое ли это, к херам, везенье – родиться в богатой и привилегированной семье.) Да вообще нафиг Ванса. Джейси все это рассматривала так: если Энди придет к ней на выпускную церемонию, то он тем самым не только заявит на нее права как на свою дочь, но и даст ей позволение расторгнуть помолвку с человеком, которому есть мало что предложить ей, помимо материального благополучия. Если отец ее – Энди, а не Дональд, то ей нужно стать совершенно новой личностью. В броне этой новой личины она (опять – как-то) станет девушкой (нет – женщиной), способной прокладывать себе собственный курс в жизни. Ладно, на самом деле для всего этого ей вовсе не нужно разрешение Энди. Ей двадцать один год, и она вольна поступать как ей заблагорассудится, но от генетического подтверждения как-то спокойнее, разве нет?
Но даже так, в смысле торга, приходилось признать, что сделка эта паршивей некуда. Если появление Энди означает, что она станет совершенно новой личностью, то его непоявление – гораздо более вероятное – должно значить, что она все же Джейси Кэллоуэй, а потому ей предназначено делать то, что от нее и ожидается. Хуже того, это еще и будет значить, что она просто потратила последние четыре года в Минерве, лишь играя в бунт: пила пиво из кегов, курила траву, жгла (метафорически) лифчик и протестовала против дурацкой войны, – а в итоге из-за того, что ей недостало мужества бороться за жизнь поправдивее, все равно покорно выйдет за Ванса и нарожает маленьких республиканцев.
За выпускные выходные Джейси узнала об одиночестве нечто такое, чего раньше и не подозревала: его самую ужасающую и опасную разновидность можно переживать только в толпе. Само собой, в студгородке роились толпы родителей, братьев, сестер и самих выпускников, и каждая минута была чем-то занята. Помимо громадного разнообразия назначенных мероприятий, нужно было еще и попрощаться с подружками по сестринству и любимыми преподавателями, и все это полагалось делать вместе с Доном и Вив, к тому ж за ними таскались Ванс и его родители. Выпади ей возможность потусоваться с Мики, Тедди и Линкольном, может, она б и осталась невредима, кто знает – может, даже что-то во всем этом было бы ей в радость, но ребятам, конечно, предстояло разбираться с собственными причудливыми семействами (ну и хорек же папаша у Линкольна!), и они понятия не имели, что у нее кризис. Сама, конечно, виновата. Сколько раз она подумывала, не рассказать ли кому-нибудь из них, что Дональд Кэллоуэй на самом деле не отец ей? Но вот кому? С Тедди было б легче всего, потому что он так хорошо и сочувственно умеет слушать, а из всех троих он очевиднее прочих в нее влюблен. Но Мики – тоже, и он тоже бы выслушал. Загвоздка здесь была в том, что годом раньше он потерял собственного отца, и она вовсе не была уверена, что хочет с ним делиться такой горестной историей, которая бы подразумевала, что у них на двоих будет две такие истории. Линкольн? В последнее время казалось, что он полон решимости придушить в себе все свои чувства к ней и развернуться полностью к Аните, ее подруге по сестринству; Джейси восхищалась этой девушкой и втайне ревновала к ней, толком не зная почему. Гораздо важнее тут то, что все трое были лучшими друзьями. Если она доверится одному, то, по сути, доверится и всем троим – “один за всех и все за одного”, – а она не была уверена, что выдержит, если эту ужасную правду будут знать три человека. И конечно, присутствовал этот еще более мрачный стыд от того, что она решила никогда никому не рассказывать. А что, если она примется говорит правду – и не сумеет остановиться? Вот Джейси и решила позволить их последнему совместному семестру ускользнуть, и удобная возможность поделиться с кем-то своим бременем оказалась упущена. Смирись, сказала она себе. Ты одна.
