Сам выпуск стал невнятным вихрем. Все выходные ощущались каруселью, на которой все ее торжествующие однокашницы оседлали разноцветных лошадок, круживших и скакавших, а она одна оставалась на неподвижной лавке, напоминавшей церковную скамью: кружила вместе со всеми, но переживала отчего-то совершенно не то же, что они. Прекратится ли когда-нибудь это движение по кругу, эта противная музыка каллиопы? На середине речи оратора перед вручением дипломов девушка, сидевшая рядом с Джейси, спросила, все ли у нее в порядке, и только сейчас Джейси поймала себя на том, что плачет. Ну и дура же она, что вообще надеялась. Четыре года занятий в колледже, некоторые вели преподавательницы-феминистки, – и вот теперь она в день выпуска ожидает, что ее спасет мужчина. Нелепица. И смех и грех. Пора уже наконец взять себя в руки и увидеть все таким, каково оно есть. И не завтра, а прямо, бля, сейчас. Вытерев слезы рукавом выпускной мантии, она решила, что когда настанет ее черед пройти по сцене за дипломом, она подчеркнуто не будет выискивать среди публики Энди – отца, который так явно ее бросил.
Но и тут ей ничего не удалось. Часом прежде, когда все они процессией спускались по склону от часовни, шли по двору и втягивались в зал, было облачно, серо и душно, а к тому времени, когда приглашенный оратор наконец уселся на место, распогодилось, и в широко раскрытые двери зала подуло свежим ветерком. И представить только – едва ее ряд выстроился перед сценой, из-за облаков вышло солнце и яркие столбы света ударили в высокие окна зала, высвечивая людей, стоявших у задней стены, в точности там, где Джейси так часто в воображении рисовала себе отца. Как будто сам Бог велел ей туда взглянуть. И в тот миг все ее страхи, что она может не узнать отца, рассеялись. Конечно же, она сумеет выхватить в толпе его лицо! Как же не признает она собственного отца? Для начала он будет улыбаться – ну и конечно, смотреть прямо на нее. И помашет ей. Не как-то необузданно, нет – ничего такого, чтобы привлечь внимание воинственного Дональда. Его мягкий жест просто даст ей понять, кто он такой, кто они друг другу, сообщит ей, что он здесь ради нее – и всегда будет.
Потом, когда все закончилось и они уже пробирались назад к “мерседесу” Дональда, Джейси все еще искала Энди, прочесывала глазами рассасывающуюся толпу, уже в панике: все ее страхи мгновенно удвоились. Был ли он там? Неужели она его не заметила? И тут мать схватила ее за локоть и прошептала:
– Прекрати. Сейчас же. Его нет.
– Ненавижу его, – прошептала в ответ Джейси, сама не будучи уверена, о ком это она – об Энди или о Дональде, который вечером после инцидента с Энди на газоне пришел к ней в комнату. Одет он был, как обычно, когда навещал ее, в банный халат, только что из душа, волосы влажно поблескивали.
“Видишь? – произнес он, присаживаясь к ней на край кровати и беря ее за руку. – Я же тебе так и говорил”.
Он хотел, чтобы она поняла одно: то, что они совершили, не так уж и скверно. Он же, в конце концов, не настоящий отец ей. Он же не Энди.
Пусть она и старалась подготовить себя к этому, но когда Энди все-таки не появился на выпускной церемонии, у Джейси не осталось ничего, кроме желания утопить Вив и Дона – да и Ванса – в море сарказма. Станет, решила она, совершеннейшей стервой – цель эта казалась ей и разумной, и достижимой. Но ее движение к этой цели замедлялось чем-то странным: дома происходило нечто такое, во что ее не посвящали. Дональд утверждал, будто занимается неким особым проектом, и не ездил к себе в нью-йоркскую контору всю неделю. В его домашний кабинет провели новую выделенную линию, и телефон теперь звонил денно и нощно. Дважды к нему приезжали на машинах люди из нью-йоркской штаб-квартиры, а в начале недели Джейси застала мать у двери в кабинет – та подслушивала. (“Убери эту ухмылку с лица, девонька”.) А затем Вив вдруг объявила, что они с Доном отправляются на важную встречу в Хартфорд, и Джейси должна пожелать им удачи.
– Зачем? – спросила та. – Вам вообще когда-нибудь что-то не удавалось?
При этих словах мать ее закрыла глаза и просто стояла, отказываясь открывать их так долго, что Джейси уже опасалась, не хватил ли ее удар. Надеялась, что нет, это означало бы, что нужно прекратить над нею измываться – по крайней мере, пока не поправится. Наконец, по-прежнему не открывая глаз, мать произнесла:
– Ладно, будь такой.
– И буду. И есть.
– Может, Вансу удастся что-нибудь с тобой сделать. (Они выписали его на выходные из Дарема в надежде, что он ее как-то приободрит.) То, что нам с отцом, похоже, никак не удается.
– А под “отцом” ты имеешь в виду Дональда?
Мать наконец открыла глаза.
– Знаешь, что мне хотелось сейчас сделать? – проговорила она. – Надавать тебе по физиономии. Глупая, глупая, глупая девчонка.
Когда они уехали в Хартфорд, Джейси воспользовалась этой возможностью и вновь проникла в кабинет Дональда. Открыв дверцу сейфа, она обнаружила, что денег в нем уже столько, что несколько пачек крупных купюр, перевязанных резинками, вывалились на пол. Как ни пыталась она засунуть их обратно, ей не удалось. Да и неважно. Под матрасом у нее довольно места и для тех, что не поместились в сейф, и еще для нескольких.
В то воскресенье они с Вансом и оба комплекта родителей встретились за поздним завтраком в клубе, отмечавшем свое столетие. Стены длинного коридора были увешаны фотографиями клуба и его членов, сделанными за все эти долгие годы. “Машина времени” – так называлась эта выставка, и снимки висели в хронологическом порядке: идя по коридору, зритель все глубже погружался в прошлое. Вансу очень понравилось.
– Так чарующе, – восторженно восклицал он, останавливаясь каждые несколько минут полюбоваться на очередную картинку или газетную вырезку о ремонте обеденного зала или сооружении плавательного бассейна олимпийских габаритов. – Столько истории!
– Ну да, – фыркнула в ответ Джейси. – Найди тут негра – и приз твой!
Завтрак прошел катастрофически. Джейси общалась односложно, выпила две “Кровавые Мэри”, едва притронулась к яйцам пашот со шпинатом и настояла на том, чтобы уйти до десерта, а это у Ванса была любимая часть любой трапезы. Вернувшись из Хартфорда, и Дон, и Вив казались не в своей тарелке, поэтому беседу за общим столом поддерживать в основном выпало на долю Ванса и его родителей.
– Будь, пожалуйста, добра, скажи мне, что́ не так? – взмолился Ванс, когда это испытание наконец завершилось.
В коридоре толпились люди, все охали и ахали, разглядывая фотографии “Машины времени”.
– Все так, – заверила его она, хотя ничего прозвучало бы точнее и правдивее.
– Ну, ты же очевидно сама не своя все выходные.
Вообще-то, – подумала она, – я своя. Такая вот новая я.
– За столом ты неуважительно разговаривала с нашими родителями и, честно говоря, была груба со мной. На самом деле ты держишься так, будто совсем меня не любишь.
