– Так спился он или не спился?
Улыбка, какой оделила ее мать, эта смесь изумления и стыда, останется у Джейси перед глазами еще очень и очень надолго, знала она.
– Странно, что ты так выразилась, – ответила Вив, – потому что в некотором смысле произошло именно это. Он допился до смерти – поперхнулся, когда пил воду из стакана.
– Ты столько врешь…
– Это называется мозжечковой атаксией. Прогрессирующая болезнь нервной системы – как рассеянный склероз. Со временем теряешь двигательные функции. Речь становится невнятной. Дергаются конечности. Выглядишь и говоришь, как пьяный. Вот что ты в тот день и видела на газоне.
– Но ты же сказала мне…
– Я помню, что́ я тебе говорила. Так, казалось, лучше всего.
– Для тебя.
– Для меня, для всех. Он не хотел, чтоб ты его таким видела.
– Вранье. Он приехал ко мне, а не к тебе.
– Он хотел, чтоб ты знала, что он существует, только и всего. Ладно, это правда – он действительно хотел тебя повидать… воспринять тебя. Но когда увидел, какой тебя ужас обуял, – понял, что это ошибка. Я знала, где он живет, поэтому поехала к нему, и он взял с меня слово никогда не говорить тебе правду. Сказал, что проще всего будет, если ты поверишь, будто он пьяница. А со временем вообще забудешь о его существовании.
– Да вот только я не забыла.
– Нет, не забыла – это уж точно.
– Ты у меня его украла.
– Ради твоего же блага.
– Я бы могла ему помочь.
– Нет. Ему б никто не помог.
– Я бы могла быть с ним. Утешать его.
– Не ври себе, девонька. Скверная это привычка. Поверь той, кто знает, о чем говорит.
От этого Джейси отмахнулась.
– А как ты вообще узнала, что он умер? Или мне придется поверить, что ты читала “Данбери ньюс-таймс”?
– Ничего я, разумеется, не читала. Мы кое-кого наняли, чтобы присматривал за ним, – твой отец и я. Мы с Доном. Нам не хотелось повторения того дня на газоне.
– Ну да. Боже упаси, чтоб я снова увидела своего отца.
– А кроме того, у него были расходы. Его состояние… ухудшалось. Работать он не мог. В конце ему нужно было… да почти что всё.
– Ты утверждаешь, что ты платила?
– Мы платили. Твой отец… Дон и я. Платили мы.
– Чего это ради Дону платить? Он же терпеть не мог Энди. Я в тот день видела, сколько ненависти у него в глазах.
– Ему и не хотелось. Его я заставила.
– Как?
– Просто. Сказала, что мне все известно.
В кухне вдруг закончился весь воздух.
– Что тебе известно?
Мать лишь смотрела на нее.
Джейси почувствовала, как ей крутит живот.
– Сколько ты уже знаешь?
– На это я тебе ответить не могу. Один день не знала, а другой – уже знала. Может, поняла в тот день на газоне. Увидела надежду у тебя во взгляде. Надежду на то, что Энди приедет и заберет тебя. У меня заберет, была первая же моя мысль, поскольку я знала, что ты меня презираешь. А потом я задумалась еще разок.
– Но ничего не сделала.
– Ну, точно я ж не знала ничего, правда?
– Ты только что сама сказала, что знала.
– Я убеждала себя, что это не может быть правдой. Заставила себя поверить, что это неправда.
– Неведение – блаженство.
– Так и есть, девонька, и не позволяй никому себе рассказывать, что это не так. Правда тебя освободит? Да не смеши меня.
В глубине коридора послышалось движение – отодвигали стулья, мужчины вставали.
Джейси чувствовала, как в глазах у нее набухают горячие слезы, но плакать отказывалась. Вместо этого она произнесла:
– Знаешь что, Вив? Никогда не думала, что скажу такое, но я хочу быть, как ты. Эгоисткой. Хочу срать на всех, кроме самой себя. Уметь делать такое, что умеешь ты, и никогда не страдать от последствий.
– Ты считаешь, я не страдаю?
– Может, и страдаешь, но недостаточно.
Они услышали, как открылась дверь и мужчины вышли в коридор.
– Твой черед, девонька. – Теперь мать улыбалась.
И вдруг Джейси поняла то, что до сих пор ускользало от нее, хотя она годами смотрела на это в упор.
– Господи, – произнесла она. – Ты его тоже ненавидишь, правда?
– Тебе никогда не узнать, насколько сильно.
– Бумагу и ручку возьмешь?
– Это необязательно.
В прихожей открылась парадная дверь, захлопнулась, и шаги Дональда стали приближаться к ним. Она назвала матери комбинацию замка.
Той же ночью она проснулась во тьме своей детской спальни – от знания, что во сне кое-что решила: она покончит с собой. Решение ощущалось как важное – и в то же время, как ни странно, разочаровывало. В материной аптечке навалом снотворного, и она не сумела придумать ни единой причины, чтобы его не принять. Накануне вечером смотрела новости, видела, как вспыхивают джунгли Вьетнама и Камбоджи, и знала, что в них дотла сгорают мальчишки, ее ровесники. Вопреки здравому смыслу в это пламя всего через несколько недель направится Мики, а к следующему году за ним может последовать и Линкольн. Оба они там умрут, она была в этом уверена. Смерть повсюду, она всеобща, вульгарный анекдот. Если можно умереть, выпив стакан воды, как это сделал ее отец, в чем смысл жить? Вообще-то, сонно думала Джейси, почему бы не сделать это и прямо сейчас. Ничто не удержит ее от того, чтобы встать с кровати, пройти по коридору и взять пузырек с пилюлями. Легко. Налить в большой стакан воды и просто начать их глотать – проделать как раз то, чего больше не мог ее отец, и тем самым достичь симметричного результата. В этом будут и красота, и справедливость, разве нет? Бедный ее отец. С разбитым сердцем вручил он ей дар своего отсутствия. А теперь, когда его нет и ничто больше не сможет ему повредить, она станет отсутствующей и сама. Такова была ее последняя мысль, перед тем как соскользнуть в тяжкий черный сон.
А не успела опомниться – настало утро, и солнце лилось в окно, и телефон на тумбочке у кровати звякал. Поскольку разговаривать ей ни с кем не хотелось, она подождала, пока трубку в кухне снимет Вив, а сама ответила, только когда трезвон не прекратился. Спросонья она не сразу узнала голос Тедди. Казалось, все они были друзьями так давно. Если она правильно его поняла, он предлагал ей провести одни последние выходные всем вместе, перед тем как пути их разойдутся. Они с Линкольном уже уговорили Мики ехать с ними на Мартас-Виньярд, сказал он, поэтому теперь слово за ней. Все за одного? Один за всех?
И лишь услышав себя, свое согласие к ним приехать и потусоваться вместе, вспомнила Джейси о решении покончить с собой, пришедшем во мраке ночи. Как могла она забыть нечто настолько глубокое? Часы на тумбочке показывали почти половину одиннадцатого. Как такое возможно? Решившись покончить с собой, она проспала нахрен? А потом согласилась отметить начало лета с друзьями на Виньярде, как будто после выпуска ничего существенного и не произошло? Годится ли так отплатить бедному Андресу Демопулосу, который сослал себя подальше от дочери ради того, чтобы обеспечить ей нормальную жизнь, и умер в одиночестве? Нет. Мать твою, нет. Остаться жить будет означать, что Дон и Вив победили, что весь этот сраный спесивый мир с его бессчетными притворствами и предательствами взял верх. Поэтому – нет. Так просто не годится. Дон и Вив, очевидно, уже куда-то ушли. Весь дом – ее. Час пробил.
