– Нет, но уж всяко признал в ней дочь Джейси. На самом деле я чуть коньки не отбросил.
– Что ты ей сказал?
Мики фыркнул.
– Говорю, надеюсь, ты не за деньгами явилась, потому что их у меня немного.
– А она?
Тот ухмыльнулся:
– Тебе понравится. Она сказала: “Да не нужны мне твои чертовы деньги. Я хочу прослушаться в твою банду”. Я говорю: “Тину Тёрнер можешь?” – а она мне: “А какая от меня иначе, нахер, польза?” Сдается мне, твои дочери так с тобой не разговаривают?
– В выражениях они, конечно, не стесняются, – признал Линкольн, – но нет.
И они замолчали – просто стояли у окна и смотрели, как Тедди и Дилия обходят кру́гом лужайку на склоне, под которым, как еще вчера боялся Линкольн, может быть похоронена ее мать.
– Мне стыдно, Мик, – наконец сказал Линкольн, ощущая, как от этих трех слов у него перехватывает в горле.
Мики отмахнулся, как от паутинки:
– Выброси из головы.
– Вряд ли получится, – ответил Линкольн.
– Ты что, в самом деле считал, будто я мог ее обидеть?
Линкольн кивнул.
– Я сделал ошибку – сходил повидаться с этим бывшим легавым на пенсии, решил, будто у него могут быть какие-то данные об исчезновении Джейси, так и не попавшие в газеты. Ну, вроде допрашивали они кого-то или подозревали. Поверишь ли, нет, – я вбил себе в голову, что в этом может быть как-то замешан Троер. Вот только выяснилось, что они с этим легавым старые друзья и подозревать он начал не его, а тебя. Стал копать – и обнаружил эту историю про тебя и отца Джейси.
– Я всегда боялся того дня, когда ты или Тед про это узнаете, – сказал Мики. – Этого никак не объяснить, если все не рассказать.
– По мне это довольно сильно шарахнуло, – признался Линкольн. – И я задумался… – Тут ему пришлось умолкнуть и сглотнуть, и только после этого он продолжил: – А знаю ли я тебя?
– Ну, я не в обиде, если тебя это тревожит.
– Нет, это-то я знаю. Я просто в себе разочарован, наверное. – На самом деле это была недомолвка. Даже сейчас Линкольн не вполне сознавал, почему позволил сюжету Гроббина – взгляду на мир, подобному помойной воронке, – себя соблазнить. Не взглянул на историю, опираясь на собственный опыт, а преклонил колена перед опытом Гроббина. Жестокие, уродливые истории Гроббина о всяких мерзавцах и их неудавшихся браках лишили состоятельности его собственный, удачный брак. Мысль о том, что Джейси похоронена под дерном на склоне у дома в Чилмарке, он не рассматривал как чересчур ужасную и потому невозможную, а принял ее как чересчур ужасную и потому возможную. Но почему? Что в такой возможности ему приглянулось? Быть может, пробудились давно спавшие обрывки неумолимой гнетущей веры, в которой его воспитали? Или в душе у него какая-то иная тьма, о которой он и не подозревает, нечто гораздо первобытнее религиозного вероучения? Не заметил ли он это впервые в вечер призывной лотереи, когда Мики выпал номер перед ним? Не шепнуло ли что-то ему тогда: один за всех и все за одного – просто ложь, в которую они заставили себя верить? Не так ли начинаются войны – на годную почву падают семена разладов крупных и мелких, не вот так ли расширяется пропасть между тем, во что люди хотят верить, и тем, что, по их опасениям, окажется правдой?
– Что ж, – произнес Мики, – если ты разочарован в себе, я могу тебе показать, где проводится черта. Вчера вечером я сказал вам, что хранил случившееся с Джейси в секрете, потому что дал ей слово. И до известной степени так оно и есть. Но хранить это обещание было к тому же легко, потому что глубоко внутри я не хотел ни с кем делиться Джейси. Ни той девушкой, в которую в колледже все мы были влюблены. Ни даже той, что вы видели на снимке. Особенно ею. – Говоря, он потирал грудину, будто ему запоздало мстила вся та пища, которую он употребил вчера в “Рокерах”. – Все изменила Дилия. Давая Джейси обещание, я не знал, что у меня есть дочь. И как ни скособочена у нее жизнь, мне хотелось, чтоб вы с Тедди о ней знали. Беда с наркотиками была у нее еще до того, как мы встретились, но за то, в какой она форме сейчас, я виню себя. Ей нужно лечение получше, чем могу дать ей я.
– Поговорю с Анитой…
Мики в упор посмотрел на Линкольна.
– Не поговоришь. Я серьезно.
Миг спустя Линкольн произнес:
– Мне придется ей обо всем этом рассказать, знаешь ли.
– Как? – Притворное возмущение Мики выглядело на редкость убедительно. – Только потому, что ты женат на ком-то четыре десятка лет, ты обязан обо всем рассказывать?
– Знаю-знаю. Подкаблучник до упора.
– Ага, но ты бы стал подкаблучником, на ком бы ни женился. Анита хотя бы марку держит.
– Я ей передам. – Линкольн улыбнулся.
Сколь бы мучителен ни был разговор, хмарь в воздухе он все же разогнал, и за это он был глубоко благодарен. Может, уже и не один за всех и все за одного. Может, никогда так и не было. А вот друзьями – да, притом хорошими, они были, и очевидно, остались до сих пор.
– Кофе выпьешь? – спросил он.
– Не, соберу манатки, и мы рванем. Нелегко будет уговорить Дилию вернуться в программу. Чем дольше она в самоволке, тем круче придется.
Дилия и Тедди двигались теперь к середине лужайки – о чем бы ни разговаривали они все это время, беседа явно закончилась.
– Уж лучше бы Тедловский не рассказывал ей о том, как Джейси запрыгивала на столы, когда пела, потому что вот это уж ей точно понравится. – Мики огляделся: – Ты правда, что ли, собираешься этот дом продать?
– Думаешь, не стоит?
Мики пожал плечами.
– А мне почем знать?
– У большинства людей бывают мнения.
– У меня – нет, – сказал Мики.
Вот что в нем всегда к нему располагало, подумал Линкольн, – эта способность произносить полнейшую нелепицу так, что при этом та звучала совершеннейшей правдой.
– Похоже, вы с Дилией утром неплохо так поговорили, – забросил удочку Линкольн.
Он вез Тедди в больницу, чтобы ему там проверили глаз и сделали перевязку. Поврежденная часть лица казалась распухшей еще больше, чем утром, последствия ушиба проступали явнее, но после отъезда Мики с дочерью Тедди вздремнул, и это, судя по всему, пошло ему на пользу, и теперь Линкольн удивлялся его способности к самоисцелению.
– Что скажешь про нее?
– Даже не знаю, – ответил Тедди, как будто в точности над этим вопросом в этот миг и размышлял. – Как будто вот Джейси в ней есть, выглядывает из этих глаз, а через минуту совершенно пропала и перед тобой совсем чужой человек.
Линкольн кивнул. Сам он с этой женщиной едва словом перекинулся, но впечатление от нее у него осталось такое же.
– Она определенно огрубленная версия матери, – продолжал Тедди, – но этого, наверное, можно было ожидать. Вычти Гринвич, Коннектикут, и хорошие частные школы, замени их на дерьмовые государственные – и получишь Дилию. Но я себя поймал на том, что мне она нравится. Очень, вообще-то, нравится. Она упрямая и может за себя постоять – таким сделается всякий, поскакавший по приемным домам. В Мики она еще толком не разобралась, но, похоже, он ей вроде бы нравится.
