– Я… ну… я… прости, я свинья, – смущённо прекращаю своё занятие, собирая языком с губ оставшийся соус. Она тихо смеётся и достаёт из пакета маленькую упаковку с влажной салфеткой, открывает её и протягивает мне.
– Надо было взять для тебя размер «ультра», – с улыбкой произносит она, пока я вытираю пальцы и чувствую, как краска стыда покрывает щёки. Вот ещё большим идиотом я могу себя выставить? Конечно. Всё ещё впереди. Мира собирает мусор в пакет и выбрасывает его в урну.
– Спасибо, я сейчас чувствую себя придурком, – тихо признаюсь я.
– Выпей «Пепси», пройдёт, – смеётся Мира, протягивая мне баночку.
– Думаешь?
– Уверена.
– Знаешь, мне ни разу никто ничего не покупал. Кроме мамы, конечно. Никогда. Я привык добывать всё сам, и мне некомфортно оттого, что ты сделала это для меня, – тихо говорю, опуская взгляд и ещё больше краснея. Вот что за ерунда-то? Мне не двенадцать, а веду себя, как мальчишка! Но это правда. Люди обычно предпочитают кривиться при моём приближении, опасаясь воровства, и правильно, но ни один из них не поделился со мной ни едой, которую выбрасывали в урну, а я доставал, ни водой, которую демонстративно выливали. Меня никогда в моей жизни не воспринимали за живого человека. Наоборот, ухудшали положение вещей постоянным давлением и выплатой долгов. Поэтому сейчас, находясь рядом с Мирой, неожиданно сделавшей для меня очень добрый и невообразимый поступок, я, в который раз, удивляюсь происходящему сегодня.
– Если тебе будет легче, мон шер, то я хотела это сделать. Нет, не потому, что я очень милая и щедрая, не выдумывай про меня такие глупости, я просто поддалась своим ощущениям. Давай, забудем, хорошо? – Девушка кривится, словно ей не хочется принимать тот факт, что это всё ложь. Она специально наговаривает на себя или же умеет меняться. Не знаю, слишком всё запутанно в ней и непонятно.
– Я этого не забуду, – шёпотом отвечаю, отпивая газировку.
Мы снова молчим, Мира не притрагивается к напитку, а просто держит его в руках.
Глава 40
Рафаэль
– Я всегда думала, что мой отец меня ненавидит, – неожиданно произносит она, смотря впереди себя.
– Почему ты так решила? – Изумляюсь я.
– Он никогда не уделял мне времени, я уже говорила об этом. И я считала, что он винит меня в смерти своей единственной любви, той, что умерла от кровопотери, когда рожала меня. Не было ни фотографий, ни имени, ничего. Даже в свидетельстве о рождении стоит прочерк. Вот я и сделала вывод – он специально удалил всё напоминания о ней, а от меня держался подальше, потому что напоминала ему её, – поворачивает ко мне голову.
– Это всё было ложью, как ты понял. Она не умерла, а наслаждалась деньгами, которые ей заплатил отец. Я упоминала уже, что делала всё, чтобы разозлить его и заставить вернуться домой? Так вот, из-за этого он запретил всем разрешать мне покупать что-то дорогое и выходить из дома без охраны, да и то, только на занятия и обратно. Я решила, что вскрою его сейф и совершу такое, отчего он будет вынужден приехать. Я долго перебирала пароли, около полугода, и наконец-то отыскала нужный. Я хотела сжечь какие-то важные документы или что-то в этом роде, копалась в сейфе в поиске нужных бумаг, когда нашла фотографию. Её фотографию. Я знала, кто это. Мне не нужно было спрашивать, я узнавала собственные черты лица у неё. На этом мой план рухнул и появился новый – найти информацию о моей матери, чтобы хоть как-то быть к ней ближе. Тогда мне было тринадцать, приближался учебный год в закрытой школе, и я сделала ксерокопию фотографии, отправилась туда и попросила мальчика из старших классов за определённую сумму помочь мне. Он нашёл её, на удивление не мёртвую, а живую, – Мира замолкает, сглатывая от горечи.
– Я ждала, когда наступят летние каникулы, чтобы попросить о поездке в Париж за новыми нарядами. Отец ничего не заподозрил и дал добро. Мы остановились в нашем доме, со мной всегда были две няни и охрана. На подготовку к побегу у меня ушло три дня и вот, наконец-то, мне удалось незаметно исчезнуть из бутика и сесть в такси. Я помню, как билось моё сердце. Быстро-быстро, ожидая этой встречи. Я верила в то, что смогу изменить всё. Выдумала, что отец и она поссорились из-за чего-то глупого, и я смогу их помирить. Я нашла миллион причин, чтобы оправдать её отъезд, и была так зла на отца. Я готова была даже остаться с ней, отказаться от папы и разорвать с ним все отношения, ведь моя мама была жива. Все эти годы она ждала меня. И я, пребывая в своих мечтах, выпрыгнула из такси и побежала к высокому многоквартирному дому. Мне не позволили пройти, велели ждать. Я кричала, показывала им фотографию, говорила, что это моя мама. Но никому не было дела до этого, охрана не позволила мне пройти к лифту. И вышла она. Боже, я была так рада и обескуражена её красотой, элегантностью и статностью. Она казалась мне самой прекрасной богиней во всём мире, пока я не столкнулась с жестоким и болезненным разочарованием, – девушка делает паузу, тяжело вздыхая. Ей сложно. Ей больно. Мне невыносимо видеть это, но я сижу и молчу, чтобы не спугнуть то, что, возможно, поможет ей справиться с прошлым.
– Она с такой ненавистью смотрела на меня, а затем схватила за шиворот и поволокла за собой. Я была в шоке, из-за него не могла ничего даже сказать, пребывая в выдуманном счастье. Мать толкнула меня и сказала, чтобы я убиралась и больше никогда не приближалась к ней и к её дому. Она много говорила о том, какой ублюдок мой отец, не выполняющий договор, и как зла на меня. Мать порвала фотографию и бросила её на землю. А затем, смерив меня пренебрежительным взглядом, буквально выплюнула в лицо: «Ты мне не нужна. У меня своя жизнь, и ты никогда не станешь её частью». И надо было бы сохранить гордость, накричать на неё, а я расплакалась, просила не бросать меня, не отталкивать, не выгонять. Я цеплялась за её руку, а мать отшвырнула меня от себя и пошла в дом. Моя глупая вера в страх, который навевает на неё отец, да, я посчитала, что именно из-за этого она так поступила. Побежала за ней, меня не впустили, вызвали такси и запихали туда, как вещь. Я смутно помню, как чувствовала себя в тот момент, как выслушивала нотации о неподобающем поведении и о том, что сделает со мной отец, от моих нянь. Мне было плевать, потому что так просто я этого не желала оставлять. Я хотела добиться своего. Хотела, чтобы родители встретились и поговорили. И единственное, что пришло мне в голову – людей сближает горе и страх потери, – Мира отставляет баночку с «Пепси» и поднимает манжеты куртки, показывая то, что произошло дальше.
– У меня не было других мыслей, кроме той, что я должна всё изменить, помочь им и стать для кого-то центром всей вселенной. Я была настолько поглощена этой идеей, что даже не помнила слов, которые она сказала напоследок. Я нашла нож на кухне и спряталась в ванной. Помню, как дрожали мои руки, а я даже не чувствовала боли, когда лезвие разрезало кожу. Только предвкушала безумную радость оттого, что скоро у меня будет настоящая семья, и папа простит меня за то, что ему пришлось оставаться всю жизнь холостым, а мама полюбит меня. Но видимо, порезы были слишком глубокие, а моё наказание в запертой комнате не позволило моим «надсмотрщикам» найти меня раньше. Я отключилась, а очнулась уже в больнице. Как оказалось, я была на грани жизни и смерти, но меня откачали. И проснулась я из-за разговора отца. Он сначала просил мать приехать, затем угрожал, умолял, обещая заплатить миллионы за то, чтобы она хотя бы немного побыла со мной, а дальше он всё мне объяснит. Но она так и не появилась. В тот момент розовая пелена спала с глаз, и я поняла, что никому из них не нужна. Я верила в то, чего никогда не существовало. Я проиграла, оставшись с клеймом самоубийцы, – от тихой боли и горечи, разочарования и печали в голосе Миры по моей спине пробегают мурашки. Меня пронзает невероятно острым ножом прямо в грудь, напоминая мне, каким я был ублюдком, заставившим её пережить вновь всё это дерьмо. Я не знал… я бы тоже сейчас молил её о прощении за все мои слова, сказанные под давлением и от злости из-за обстоятельств. Я просто настолько ужасаюсь самому себе, что не могу ничего ответить ей. Мне так стыдно.
