Решение жениться на Франческе Росси, в отличие от планов уничтожить ее отца, которые я строил с тринадцати лет, пришло ко мне спонтанно. Сначала она показалась на балу в образе Немезиды, и эта ирония судьбы вызвала у меня ухмылку. Потом я заметил блеск в глазах Артура, когда на маскараде он провожал дочь взглядом. Его распирало от гордости, и меня взбесило, каким счастливым он выглядел. Очевидно же, что Франческа – его ахиллесова пята. А после она произвела фурор. Ее красота и прекрасное воспитание не остались незамеченными. Вот почему я пришел к выводу, что брак с Франческой как вечная угроза Артуру и способ очистить мою репутацию ловеласа принесет мне пользу.
В качестве бонуса мы станем единственными наследниками империи Росси. Фактически Артур отпишет мне свое имущество, хочет он того или нет.
– Дети не должны расплачиваться за грехи отцов. – Губы у Артура дрожали, когда на следующее же утро после маскарада я заявился к нему домой. Накануне вечером я написал ему, посоветовав встать пораньше, в то время как моя спутница расстегивала мне брюки, чтобы сделать минет. И сейчас Росси был таким бледным, что, казалось, вот-вот словит сердечный приступ. Но я выдаю желаемое за действительное. Мерзавец крепко стоял на ногах и таращился на меня, взглядом умоляя об одолжении.
– Библию вспомнил? – ответил я ему, дерзко зевнув. – Уверен, что ты не раз и не два нарушал прописанные там заветы.
– Не впутывай ее, Китон.
– А ты умоляй, Артур. На коленях. Хочу увидеть, как ты распрощаешься со своей гордостью и чувством собственного достоинства ради избалованной дочурки, никогда не знавшей невзгод. Зеница твоего ока, звезда любого чикагского приема и, если говорить начистоту, финалистка на звание моей законной супруги.
Он прекрасно понимал, о чем я прошу. И почему.
– Ей девятнадцать, а тебе – тридцать, – попытался урезонить меня он. Очень зря. Однажды, когда я с ним пытался договориться, ничего не вышло. Вообще.
– В любом случае законом не запрещено. Здоровая благовоспитанная красавица, всюду меня сопровождающая, – то, что нужно, чтобы очистить мою подмоченную репутацию.
– Она не эскортница, и если не хочешь, чтобы твой первый срок в качестве сенатора стал последним…
Артур так крепко сжал руки в кулаки, что они побелели. Я прервал его на полуслове:
– Ты ничем не навредишь моей карьере. Мы оба знаем, что я на тебя накопал. На колени, Артур. Если будешь убедительным, возможно, оставлю ее тебе.
– Назови цену.
– Твоя дочь. Следующий вопрос.
– Три миллиона долларов. – Вена у него на подбородке бешено пульсировала.
– Ох, Артур. – Я наклонил голову и хохотнул.
– Пять. – Он так поджал губы, что я почти услышал, как скрипят его зубы.
Росси был влиятельным человеком, слишком влиятельным, чтобы под кого-то прогибаться. Но впервые в жизни ему пришлось. Потому что досье на него представляло угрозу не только для всей мафии, но и для его ненаглядных дочери и жены, которые останутся без цента в кармане, как только я навсегда упеку его за решетку.
Я закатил глаза.
– А я считал, что любовь бесценна. Как насчет того, чтобы отдать то, что я действительно желаю, Росси? Свою гордость.
Стоявший передо мной мужчина, надменный мафиозный босс, которого я яростно ненавидел, с безучастным лицом, на котором отпечаталось отвращение, медленно опустился на колени. Его жена и наши адвокаты потупили глаза, и в комнате повисла оглушительная тишина. Вот он и оказался подо мной: униженный, растерянный и смиренный.
Артур процедил сквозь зубы:
– Я умоляю тебя пощадить мою дочь. Преследуй меня сколько хочешь. Затащи в суд. Лиши имущества. Хочешь войны? Я буду сражаться с тобой честно и благородно. Но не трогай Франческу.
Я перекатывал во рту мятную жвачку, еле сдерживаясь, чтобы не сжать челюсти. Я мог раскрыть тайну, которой годами ему угрожал, и покончить со всем, но мучения, через которые он заставил меня пройти, растянулись, как этот резиновый комок у меня во рту. Жвачка, которая годами мучительно тянулась. Око за око и вся прочая лажа. Разве я не прав?
– В просьбе отказано. Подписывай бумаги, Росси. – Я подвинул к нему соглашение о неразглашении. – Я забираю твою принцессу с собой.
Теперь Бишопу и Уайту каким-то образом удалось повысить голоса до децибелов, которые и кита бы оглушили. Они грызлись, как две школьницы, заявившиеся на выпускной в одинаковых платьях.
– …об этом еще месяцы назад предупреждать надо было!
– Если бы у меня в распоряжении было больше сотрудников…
– Заткнитесь оба, – одним щелчком пальцев прервал я их поток слов. – В особо неблагополучных районах нужно лишь задействовать больше полицейских. И точка.
– А из каких средств, скажите на милость, мне финансировать ваше предложение? – Феликс потер дряблый и мокрый от пота подбородок. Его лицо было обезображено рубцами от жутких прыщей, макушка лоснилась, а седеющие волосы торчали на висках.
Я пригвоздил его к месту взглядом, который стер с его лица наглую ухмылку. У Уайта имелись лишние деньги, и мы оба знали, откуда они поступали.
– У вас есть деньги, – сухо выпалил я.
– Гениально. – Престон Бишоп развалился в кресле. – Капитан Этика пришел спасти положение.
– Ваше положение я бы с удовольствием подпортил. Кстати говоря, у вас тоже есть заначка, – невозмутимо заявил я, и в эту минуту распахнулась дверь.
В кабинет с бешеными глазами ворвалась всклокоченная Кристен: моя спутница на маскараде, мировая соска и огромная заноза в заднице. Поскольку я намеренно отбирал себе спутниц без склонности к драме, то понял, что она в курсе того, о чем еще не ведали сидящие в комнате джентльмены. Иначе Кристен не была бы такой взвинченной, а ведь она занималась выведыванием важной информации.
– Серьезно, Вулф?
Она смахнула со лба светлые пряди, бешено вращая глазами. Ее потрепанный вид объяснял, почему вслед за ней ворвалась Стерлинг, бормоча бесполезные извинения. Махнув рукой, я велел экономке уйти и обратил внимание на Кристен.
– Давай выйдем, прежде чем у тебя лопнет аорта прямо на моих мраморных полах, – тепло предложил я.
– Не уверена, что именно я истеку кровью в этой битве, – ответила она и поманила меня пальцем.
Дурной тон. Это так свойственно девушкам, которые приехали в большой город из провинции и стали успешными карьеристками. Но внутри ее всегда будет жить девчонка из Канзаса.
Мой кабинет располагался в западном крыле особняка, рядом со спальней и несколькими гостевыми комнатами. Я привел Кристен в спальню и оставил дверь открытой на случай, если ей взбредет в голову не только разговор. Она заметалась по комнате, уперев руки в бока. Моя большая двуспальная кровать возвышалась в качестве напоминания, что здесь я ее никогда не брал. Мне больше нравилось трахать женщин в компрометирующих позах. Я никогда не принимал всерьез мысль делить с кем-то свое ложе, поскольку уяснил, что люди часто приходят в твою жизнь и в любой момент могут ее покинуть. Одиночество было моим жизненным кредо. Силой. Своего рода клятвой.
