Вулф с мгновение молчал.
– Ты понимаешь, что она скучает по мне? – спросил он моего отца.
Сердце мучительно сжалось. Господи, Вулф.
– А ты понимаешь, что я бизнесмен? – парировал отец. – Она порченый товар. У всех нас есть цена, Фабио Нуччи, – засмеялся он в лицо моему мужу. – Я родился на улице, меня бросили умирать на ступенях церкви. Моя мать была проституткой, а отец бог знает кем. Все, что я имею – каждый квадратный метр этого дома, каждый предмет мебели, каждая чертова ручка, – я заработал кровью и потом. У Франчески была одна обязанность: быть послушной. И она не справилась.
– Потому что в этом ей помог я, – громким голосом выплюнул Вулф в лицо отцу.
– Возможно, но сейчас ее единственная ценность для меня в том, что она пешка против тебя. Видишь ли, я совершил ошибку, недооценив одного-единственного человека в своей жизни, когда по глупости решил оставить тебя в живых.
Что-то упало с глухим стуком и нарушило тишину комнаты. Господи. Он действительно так сказал. Отец жалел, что не убил моего мужа.
– Почему? – прошипел Вулф. – Почему ты оставил меня в живых?
– Ты был напуган, Нуччи, но вместе с тем силен. Ты не плакал. Не обделался. Даже пытался выхватить оружие у моих людей. Ты напомнил мне меня в юности, когда я бегал босиком по улице, воровал еду, был карманником и карабкался наверх. Проворачивал делишки и обзаводился связями в Синдикате. Я знал, что у тебя есть все шансы выжить в этом квартале. Более того, я видел в тебе зверя. Пускай Вулф Китон и ладит с законом, но давай признаем, что Фабио Нуччи до сих пор жив в тебе, и он жаждет крови.
– Я никогда не стану твоим союзником.
– Хорошо. Ты стал потрясающим врагом.
– Чего бы ты ни хотел от меня, давай побыстрее с этим покончим, – грубо ответил Вулф.
Отец наклонился вперед, цокнул языком и постучал кулаком по губам.
– Если ты правда любишь мою дочь, сенатор Китон, если искренне волнуешься за нее, то откажешься от того, с чем никогда не расстаешься. От своей гордости.
– Чего именно ты хочешь? – Я практически видела, как от гнева Вулф сжал челюсти.
– Вымаливай ее, сынок. На коленях. – Папа поднял голову и умудрился смотреть на Вулфа сверху вниз, хотя мой муж был на несколько дюймов выше. – Умоляй, как заставил меня умолять, когда забрал ее.
Папа вымаливал меня?
– Я не стану умолять, – сказал Вулф.
И я поверила ему. Даже мой отец понимал, что о таком просить бессмысленно. Он обрекал Вулфа на неудачу, а на моем браке ставил крест. Вулф никогда ни перед кем не преклонит колено, а уж перед моим отцом тем более. Я уже собиралась ворваться в кабинет и исправить недоразумение, когда папа снова заговорил:
– Тогда выходит, что вы, сенатор Китон, не любите мою дочь. Вы всего лишь хотите вернуть свою собственность. Потому что, если я правильно помню, Франческа долго умоляла и унижалась, когда вы забрали ее из этого дома в качестве своей заложницы.
Я прикусила губу и прижалась лбом к дверному косяку. Мне больно было видеть страдания Вулфа, но еще больнее становилось от того, что я понимала, почему он не может подчиниться. Почему не может умолять человека, разрушившего его жизнь. Дело не в его гордости или в чувстве собственного достоинства. Дело в его моральных принципах и в том, за что он радел. В его семье.
Мой отец лишил его гордости на глазах у его брата. Больше Вулф такого не допустит.
– Ты требуешь этого не ради нее, а ради себя, – резко бросил обвинение Вулф.
Отец взялся за край стола за своей спиной и посмотрел в потолок, размышляя над словами моего мужа.
– Не твое дело, почему я так поступаю. Если хочешь ее, тебя ничто не остановит, даже паркет.
И снова в глазах застыли слезы. Отец унижал его, а я не могла, как бы ни хотела, войти и приказать им прекратить. Потому что в одном мой отец не ошибся: Вулф всегда был главным в моих с ним отношениях, и если он не может уступить хотя бы раз, то был ли это на самом деле брак, или же мы господин и пленница, прельщенные блаженством похоти?
К моему глубочайшему удивлению, я увидела, как Вулф, будто в замедленной съемке, опускается на колени. Я охнула, не в силах оторвать глаза от развернувшейся сцены. Мой муж, гордый, спесивый, заносчивый ублюдок, вымаливал меня на коленях. Что самое интересное – он ничуть не растерял своего высокомерия. Он поднял голову, и с этого ракурса я видела его лучше. Он был воплощением тщеславия, и его царственные черты были четкими и яркими, взгляд горел решимостью, а брови насмешливо изогнулись. Вулф демонстрировал безупречное самообладание. Если посмотреть на лица обоих, то не удастся сказать, кто кому кланялся в ноги.
– Артур, – раздался в комнате его низкий голос. – Умоляю тебя, позволь поговорить с твоей дочерью. Моя жена была и будет самым главным человеком в моей жизни.
От его слов сердце готово было вырваться из груди, и я задрожала, чувствуя, будто меня согревает тысяча солнечных лучиков.
– Ты никогда не сделаешь ее счастливой, если будешь угрожать ей моими грехами, – предостерег отец.
Мой муж продолжал стоять на коленях, а я больше не могла сдерживать слезы. Они полились из глаз, и, всхлипнув, я прижала ладошку ко рту, боясь, что меня услышат.
Вулф ухмыльнулся. Его глаза бесстрашно сияли.
– Артур, больше это в мои намерения не входит.
– Это значит, что ты перестанешь вмешиваться в мои дела?
– Это значит, что я постараюсь играть по правилам ради нее.
– А как же Уайт и Бишоп? – спросил отец.
– С ними я поступлю так, как считаю нужным.
– Я могу забрать Франческу обра…
– Нет, не можешь, – резко перебил его Вулф. – Только Франческа может забрать у меня Франческу. Ей выбирать, с кем она хочет жить, не мне. И уж точно не тебе. Ты убил моего брата, а потом и моих родителей. Моя жена там, где я нарисую черту. Ты не можешь забрать ее у меня. Иначе я задам тебе жару.
Я закрыла глаза, чувствуя, как меня начинает качать из стороны в сторону. Я весь день ничего не ела, а от запаха сигары еще и затошнило.
– Иди к ней, – резко бросил отец.
Мой муж поднялся на ноги.
И во второй раз в жизни я потеряла сознание.
Глава девятнадцатая
Франческа
Япроснулась в объятиях мужа.
Он сидел на моей двуспальной кровати, а моя голова покоилась на его груди. Точно в такой же позе мы сидели в конюшне, когда он привел меня знакомиться с Артемидой. Его одеколон с пряным ароматом и собственный неповторимый запах убаюкали меня, и я еще ненадолго притворилась спящей, оттягивая тревожный разговор, что ждал меня по пробуждении.
Вулф водил кончиками пальцев по моей спине и целовал меня в висок. Я вспомнила, как он стоял на коленях перед моим отцом и говорил, что я самый важный человек в его жизни. Сердце обволокло теплым медом.
