— Дыши, глубокий вдох! — включаю приказной тон и слышу, что она моментально слушается, втягивая воздух. Сам тоже выполняю свой наказ. Вдыхаю. — Задержи дыхание.
«Раз, два, три, четыре, пять», — считаю про себя не дыша.
— А теперь выдохни. Я сейчас приеду. Ничего не подписывай, не давай показаний, пока не поговоришь со мной. У тебя есть такое право. В каком ты изоляторе?
— Я уже… Они просто… сказали, что если я… — всхлипы, я чувствую, как дрожит его голос.
— Адрес, Элина. Какой изолятор?!
Она уже что-то подписала и дала показания. Как, сука, просто надавить на растерянную девочку! Твари. Но в четыре утра! Так не бывает, в лучшем случае допрос должен был начаться часов в восемь. Что тут не так? Все так оперативно. Голова взрывается от потока догадок. А мне нужны факты.
— Не знаю точного адреса. Кажется, на Таманской улице…
— Я скоро буду! — говорю ей, а сам открываю шкаф и надеваю первую попавшуюся рубашку. На Таманской – это хорошо, там у меня есть прикормленные люди. — Эля… — не договариваю, потому что звонок обрывается.
Одеваюсь, хватаю свой портфель, телефон, ключи от машины и вылетаю из квартиры. Как так вышло?! Почему мне не позвонила охрана и не предупредила, что Элина выехала ночью из дома?! Какого хрена вообще происходит?! Эмоции выбили меня из колеи, я пошел у них на поводу и не смог уберечь девочку. Я и сейчас не могу собраться и начать анализировать с холодной головой. Меня накрывает паникой и начинает трясти. В голове только пульсирует: «Захар… мне очень страшно». У меня звенит в ушах ее голос, который заглушает все мысли. И мне, сука, тоже дико страшно.
Я вел тысячи дел, защищал убийц, насильников, криминальных авторитетов, зажравшихся депутатов, бизнесменов, мошенников, мажоров, взяточников. И всегда с холодной головой. Расчётливо. Выполняя свою работу хорошо. А сейчас… Меня трясет. Реально не слушаются руки.
Благо в четыре утра дорога пуста, и я, нарушая все правила, доезжаю до изолятора. Выхожу из машины. Холодно. Морозно. Дышу. Пытаясь хоть немного отбросить эмоции.
Звоню в железные двери, в окошко выглядывает дежурный сержант. Взмахиваю удостоверение адвоката.
— Кто старший смены?
— Лейтенант Денисов.
— Зови.
Денисов – это хорошо. Курить хочется дико. До сих пор потряхивает, сердце разгоняется, поднимая давление. Денисов выходит сонный, в кабинет не приглашает. Не положено.
— Я так понимаю, ты по душу девушки? — здоровается со мной за руку.
— Да. Она хотя бы в одиночке? — Кивает, предлагая мне сигарету. Я давно бросил, но сейчас беру. — Во сколько ее привезли? И почему уже допрашивали? А не утром? — прикуриваю от зажигалки лейтенанта. Хреновые у него сигареты. Дешевые. Горло дерут. Но я глубоко затягиваюсь.
— Я не имею права разглашать такую информации. Тебе ли не знать. Но… — глубоко затягивается.
— Что «но»?! — немного нервно спрашиваю я.
— Нечисто тут все. Походу это Милохина нагибают. Через внучку.
— Денисов… — еще раз глубоко затягиваюсь. — Подробности!
Лейтенант смотрит на меня в недоумении. Да я никогда так не эмоционирую. Всегда сухо и по делу.
— Личное? — Киваю. Как оказалось, очень личное, интимное. Мое. — В общем, привезли ее часа два назад в наручниках, как рецидивистку. Девочка напугана до ужаса. Следом за ней сразу делегация со следаками прикатила. Чему я сам удивился. Прямо как знали, всю ночь не спали. Сразу допрос, давление, запугивание, в общем, в лучших традициях. По горячим следам, пока обвиняемая в шоке.
— А она в шоке?
— Я бы сказал, она в тихой истерике. Тут же экспертиза подоспела. Алкоголь в крови. Мажорка за рулем. Все дела. Пальчики откатали, признания сами написали и подсунули подписывать. И девушка вроде не отрицает вину. Но дело в том, что никого она не убивала, как я понял, пострадавший в травматологии с переломом. А ей сказали обратное. А когда я сообразил, что это внучка Милохина, тут-то пазл и сложился. В общем, очень грязное дело, попахивает большой подставой. Но я тебе ничего не говорил. Это так, мои фантазии вслух, — ухмыляется Денисов.
— В опера бы тебе идти с такими фантазиями. Мне нужно ее видеть, сейчас, — настойчиво прошу я.
— Все встречи с адвокатом не через меня.
— Денисов. Я буду очень-очень признателен, — вынимаю из кармана заранее заготовленную купюру и тяну руку лейтенанту. Пожимаю его ладонь, передавая мою «благодарность». — Мне нужен теплый кабинет с чаем, сахаром и желательно пледом, до половины восьмого. Пока смена не поменяется.
— Много хотите, господин Доронин, — ухмыляется Денисов, но деньги прячет в карман. — Пройдемте.
Лейтенант проводит меня в свой маленький прокуренный кабинет. Но благо есть чайник, чай, растворимый кофе и небольшой диван. Набираю чистой воды из бутылки, включаю чайник на подоконнике и сжимаю кулаки в ожидании Эли. Если это «нагибают» Милохина, значит, не все так плохо, и есть какие-то требования. Я разнесу всю эту гребаную систему к чертовой матери, но вытащу отсюда свою девочку. Разворачиваюсь к окну, сжимаю переносицу, пытаясь унять пульсирующую головную боль. Слышу, как открывается позади дверь.
— До семи утра, Доронин, — предупреждает меня лейтенант и запирает дверь, оставляя нас наедине.
ГЛАВА 32
Захар
Оборачиваюсь. И на секунды застываю, сжимая кулаки. Элина в помятом платье, которое я ей выбрал, и порванных чулках, кутается в пиджак с пятнышками крови на лацканах. Нос немного распухший – видимо, от удара; глаза воспалённые, косметика размазана, почти смыта. Дрожит, кусая губы, и обнимает себя руками, смотря на меня огромными заплаканными глазами. И внутри что-то обрывается, с треском и гулом в ушах. Это не жалость. Такое чувство, что вырвали часть меня. И вот это мое сейчас пытаются унизить, наказать, надругаться, сделать больно. А я не позволял никому так со мной поступать.
— Захар… Я… — она не плачет, но голос дрожит и срывается. Словно сказать не может. Подхожу к девочке, снимаю пальто и накидываю ей на плечи. В камере, возможно, холодно, и отходняк после шока дает о себе знать. — Захар… — вновь повторяет мое имя, смотря на меня затравленным взглядом.
