Но он больше не придет, ни вечером, ни на следующий день, ни через день, и стены в моей камере с каждым днем ожидания будут становиться все уже, а потолок ниже. Кажется, меня так и придавит ими, закатает в бетон навсегда, и выхода не будет. Воздух просто кончится, и меня не станет.
ГЛАВА 34
Захар
— Так в чем проблема?! Ты же, мать твою, хваленый, самый успешный адвокат этого города! И не можешь вытащить девочку, а предлагаешь мне идти на поводу у стайки стервятников, которые спят и видят, когда я отдам богу душу?! — с яростью произносит старик Милохин.
— Меня отстранили от ее дела. Я не могу его вести. Мне закрыли доступ на высшем уровне… — внешне я спокоен. Дышу, смотря в окно кабинета Милохина: опять идет снег, заметая двор. Нет, я не вызывал старика. Меня опередили. Как я и предполагал, Эля всего лишь пешка в очень большой игре королей. — Я даже увидеть ее не могу! — повышаю голос, не справляясь с эмоциями. С меня давно все слетело. Я обнажен настолько, что кажется, содрали кожу, оголив все нервы.
— По какому праву они лишили ее адвоката?! — старик немного закашливается, тяжело дыша. Нервничать ему противопоказано.
— Выяснили, что мы с Элиной близки.
— Что? — в недоумении спрашивает Милохин. — Что это значит?
— Это много чего значит, — тру лицо руками. Последние двое суток я практически не спал. Перед глазами Эля в этих вонючих, обшарпанных стенах. Маленькая, подавленная, запуганная. А я ничего не могу сделать. Ничего! Вот так слетают короны. Я не всесилен. И оттого чувствую себя ничтожеством. Тут большая игра, в которой могут и убрать с дороги лишних пешек.
— Между вами что-то было?
— Да. Эту подставу очень тщательно готовили, позавчера мне на почту пришли фото, доказывающие, что я не просто адвокат. Те, кто хочет вас убрать с дороги, не один день готовили подставу. На вашем месте я бы еще провел зачистку охраны. Там сидят их люди. Если вы наймете другого адвоката, самого лучшего, я даже могу посоветовать такого, это ничего не решит. Дело доведут до суда. Ее не выпустят даже под подписку. Они раздуют скандал и вызовут общественный резонанс. Только свистни – и завтра же утром весь интернет будет пестрить фотографиями с аварии и из больницы с умирающим пострадавшим и его бедной женой и детьми. Элина станет корнем зла, как пример зажравшейся золотой молодежи. Вседозволенности. А заголовки будут примерно такие: «Внучка депутата законодательного собрания Милохина, будучи в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, сбила на своей машине стоимостью несколько миллионов некого гражданина, который в данный момент находится на грани жизни и смети. У гражданина двое маленьких детей и молодая красавица-жена».
— Элина принимала наркотики?
— Нет! Она и выпила всего бокал мартини. Но это уже будет неважно. Ничего не важно. За сутки эта информационная бомба разорвется и накроет всех! Дело приобретет уже совсем другие грани. И уйдет на контроль гораздо выше. Выпустить ее никто не даст. Начнут копать под вас и выяснять, откуда у народного избранника особняк, парк автомобилей и прочее, прочее… Начнётся показательная «порка» депутата Милохина и его внучки в угоду простому негодующему народу. Чтобы показать, что ничто не сойдет с рук сильным мира сего. И уже станет неважно, где правда, а где нет. Даже прикормленные вами судьи и прокуроры встанут на сторону «справедливости» только для того, чтобы обелить себя. Вас все равно показательно снимут с должности, лишат всех привилегий, и начнется другое громкое дело… Но пешка здесь Элина. Девочку посадят… за ваши «грехи». То есть опять она пострадает по вашей вине! А я этого допустить не могу. Поэтому вы сейчас позвоните этим «стервятникам» и отдадите им все, что они хотят.
— А не много ли ты на себя берёшь?! Ты кто? Кто тебе позволит решать за меня! — яростно выдает Милохин, стукнув кулаком по столу. — Я не для того терял здоровье, чтобы потерять все. Ты должен был сесть в это кресло!
— А такой ценой оно мне не нужно! И если вы его не отдадите, я начну процесс против вас, но Элину вытащу. Пусть это будет очень громко. Мне плевать. Утоплю и вас, и ваших «врагов». Стравлю всех, так что глотки себе перегрызете. Но Элина выйдет на свободу чистой! И я бы уже так поступил, но это долгий процесс. С каждым днем в камере она все больше и больше теряет психическое равновесие. Эля в свои двадцать три года настолько настрадалась, что, боюсь, это ее добьет. Поэтому я пока по-хорошему прошу вас решить все быстро и мирно. Почистите карму, если внучку не жалко. Или я начну чистку сам!
Встаю с кресла настолько резко, что оно откатывается и бьется об стену. Нет, это не «спецэффект» для антуража. Я на пределе. Связь с Элей пропала. Ее телефон отключен. И это значит, что у нее отобрали телефон. Потеря связи с девочкой выводит из равновесия. Очень страшно не знать, как она, и что сейчас творится у нее в голове. Нервы сдают. Держать себя в руках не получается.
— Даю вам время до вечера, — разворачиваюсь и иду на выход.
— Доронин, вернись, мы не договорили!
— Я все сказал!
* * *
— Пап, ты неплавильно смотлишь, — Нюся переворачивает свой «артхаусный» рисунок нужной стороной. Яркие краски, но я ничего не вижу. Отсчитываю минуты до вечера. Я не смог сидеть и просто ждать, ни одно место на этой земле меня не успокоит, кроме комнаты моей дочери. Общение с Нюсей помогает сохранить хоть какое-то равновесие.
— Это радуга? — спрашиваю я, подтягивая дочь себе на колени, и утыкаюсь носом в ее волосы. Дышу. Я бы забрал ее к себе или где-нибудь погулял бы, но она немного приболела. Таня нас не отпустила. Раньше я, наверное, перенес бы встречу или настоял бы на том, что заберу ее к себе и позабочусь. Сейчас нет сил что-то отстаивать. Я просто хочу хотя бы на минуту покоя, чтобы почувствовать почву под ногами.
— Нет, это счастье, — гордо сообщает дочь.
— Думаешь, так выглядит счастье?
— Да! — утверждает Нюся. И в этом что-то есть: хаотичные яркие цвета на белом листе. Так выглядит счастье. Оно бесконтрольное и не вписывается в общепринятые рамки. — Но это мамино счастье. Хочешь, я налисую тебе твое?
— Хочу, — отпускаю дочь с рук, она берет стаканчик и несется набирать воду. Откидываюсь на спинку кресла, смотрю на разбросанные детские игрушки. Есть желание расставить все по местам. Но сил нет. Это Настино счастье, оно хаотично и не терпит рамок.
Дочь ставит стаканчик на маленький детский столик и тянет его ко мне. Потом на стол ложатся краски, бумага, кисточки. Нюся с умным видом макает кисточку в воду, потом в голубую краску, вдавливая в нее кисть. Взмахивает рукой, и брызги от краски попадают на мою рубашку.
— Ой! — дочь прикрывает рот рукой. — Плости.
Опускаю глаза на забрызганную краской рубашку. Раздражает? Да. Сменил бы я рубашку, если бы был дома? Определенно, сменил бы немедленно. Но сейчас Нюся рисует мое счастье, и надо терпеть, как бы мучительно ни было.
