Её спина очертила высокую дугу, на выдохе. Её голова едва оторвалась от подушки и металась из стороны в сторону, расплескивая шелковый водопад волнистых волос. Моё имя осталось на её губах невысказанной мольбой. Желанием чего-то большего, неведомого, непознанного и от того немного страшного для неё самой. Но она не оттолкнула, нет, не открывая глаз, тихо выдохнула, протяжным приглушенным стоном. И я стал смелее. Опустил руку, осторожно расстегивая пуговицу на её джинсах, и проникая за их пояс. Накрыл ладонью треугольник у развилки длинных стройных ног и поглаживал его, сквозь ткань простых хлопковых трусиков. Она замерла, напряглась, стискивая колени. Но вот я отступать не собирался. Нет, малышка, не сейчас. Чувствуй, как это может быть приятно. А тебе приятно, я знаю, потому что мелкие мурашки бисеринками рассыпались по её телу.
Запредельное желание, чувство моей власти над её телом будоражило кровь. И она отзывалась, я чувствовал это, знал, потому что влага проступала на ткани её трусиков.
А ей, должно быть, было неловко, потому что она еле слышно выдохнула:
— Нет, я не…
— Глупенькая! Так и должно быть, — я обжигал её ухо своим дыханием. Сбивчивым, неровным. — ты хочешь меня. Твое тело хочет меня. Вся ты… Чувствуешь?
Вот я чувствовал. Чувствовал даже через плотную ткань, как маленькая горошина, спрятанная от меня, пульсирует, обжигает, манит. Как она сама, не осознавая, что делает, чуть приподнимается навстречу моей руке. Как стонет. Как приоткрывается её рот, ловя так необходимый воздух. Как сходятся вместе бедра, зажимая мою ладонь.
— Малышка. Моя сладкая, желанная малышка. Нам будет так хорошо…
— Да…
— Я столькому тебя научу, столько открою для тебя…
Трение грубой ткани джинсов о такое желанное тело отдавалось невыносимой тянущей болью в паху. Мне казалось, что молнию просто вырвет, к чертям собачьим, со всеми потрохами. Как я хотел её. И я знал, что прояви чуть больше настойчивости, она сдастся. Да она уже сдалась. Но вот какой-то черт сидел во мне и твердил, что я теперь не готов. Что должен услышать от неё твердое «да». Что просто обязан вот так мучить её, чтобы она сама захотела. Просила, умоляла… И поэтому…
— Но, не сегодня.
Я убрал руку и, быстро чмокнув её в кончик носа, откатился на край кровати.
Я не смотрел на неё, но знал, что глубокие синие глаза широко распахнулись. Что ресницы, словно крылья большой бабочки, порхают вверх-вниз. Что на её лице написано непонимание. А еще неудовлетворение. И вот, как подтверждение моих слов, растерянное и недовольное:
— Марк?
Я усмехнулся, встал, теребя волосы на затылке, и, не оборачиваясь к ней, выдал:
— Я сейчас, мне в душ надо. Я быстро. А тебе, пока, не мешало бы привести себя в порядок.
Не подшутить я не мог, это, хоть как-то могло разрядить обстановку. Я услышал, как она недовольно ворочается, не выдержал и повернулся. Джейс сидела и застегивала пуговки на блузке. На её щеках полыхал розовый румянец, и она старалась избегать моего взгляда. Глупая! Моя глупая маленькая девочка. Я наклонился и быстро, не давая самому себе времени на раздумья, поцеловал её:
— Ты такая!.. С трудом смог оторваться от тебя. Но, когда-нибудь, Джейс, когда-нибудь!..
— Правда?
— Правда!
Я выпрямился и совсем забыл о своем состоянии. И тут, как назло, взгляд этой девчонки переместился вниз, в район моих предательски топорщащихся спортивных штанов. Её глаза стали просто невероятно огромными. Догадка острой молнией отразилась на её лице. Длинные ресницы взметнулись наверх, на меня. И это её: «Ой!», а потом и хихиканье. Да пусть смеется, сколько влезет! И пусть знает, что она творит со мной.
— Вот тебе и «ой»! — я решительно направился к двери. — И если ты сейчас, за время моего отсутствия, не приведешь себя в порядок, то, обещаю, ойкать уже будем мы вдвоем.
И вот сейчас стоит, косится на мою кровать и прикусывает губу. Что она старается скрыть? Робость? Неловкость? Или, улыбку?
— Знаешь, я… — голос её был такой тихий. И выпаливает на выдохе. — мне вчера понравилось.
Ох, девчонка! Ну, нет, не сегодня! И, стало быть, прятала улыбку.
Я отложил коробку в сторону, взял со стола ключи от машины и махнул рукой в сторону двери:
— Идем, прогуляемся по пляжу. Можем заехать и купить пончиков, устроим пикник.
— Я не голодна. — она спускалась вслед за мной. — А почему мы не можем остаться? Ехать так обязательно?
— Поверь мне, обязательно, — я придерживал входную дверь, крича своему другу, — Фил, я уехал!
Золотая дорожка мелкой рябью убегала навстречу заходящему солнцу. Близился закат. Волны с шумом накатывали на берег и убегали назад, вслед за встающей над горизонтом луной, что манила их к себе. Мелкие камушки перекатывались в белоснежных барашках у самого берега. Было похоже, как будто океан манит их к себе, в глубину, назад. Как малых неразумных детей. Погуляли, погрелись на солнышке днем, а теперь пора и возвращаться домой, в соленую глубину. Прохладный бриз, что был потревожен отливом, трепал волосы Джейсон. А она стояла у самой кромки воды, обхватив себя руками, и смотрела вдаль.
— Мисс! — я чуть насмешливо смотрел на неё. — А позвольте полюбопытствовать? Что привело вас сегодня вечером в мои апартаменты? И что за бумаги вы держали в руках?
— Ой! — она подтянула рюкзачок, что висел на плече, к себе, и полезла внутрь, извлекая из него конверт. — Совсем забыла! Вот!
Джейс протянула мне письмо с торжественным и гордым видом.
— И что в нем такое? — я зажал конверт подмышкой и разворачивал листки. — заключение медицинской комиссии о твоей вменяемости?
— Ну, Марк! Ну!.. Не порть момент!
Джейс от досады топнула ножкой и строго уставилась на меня. А я развернул бумаги и пробегал глазами по строчкам. И по мере того, как я вчитывался, удивление на моем лице сменялось гордостью и радостью за эту девчонку.
— Джейс! Но… но это же круто!
