Но она и сама крепко стискивает меня в своих объятьях. Обвивает мою шею руками и целует. Сама целует. Привстает на носочки и тянется ко мне, запуская тоненькие пальчики в мои волосы. Она сама притягивает меня к себе, лишая права выбора. Но я и не хочу даже думать о том, что он у меня есть, этот выбор. Его нет. И уже не будет. Никогда.
Я хочу, чтобы она вот так касалась меня. Хочу чувствовать под руками её тело. Всегда. Всю жизнь. Хочу скользить языком по приоткрытым губам, исследовать её рот, пить по капле этот вкус спелой вишни с мятным привкусом зубной пасты. Хочу чувствовать пожар внутри себя, который терпеть становится невыносимо больно.
Я чуть наклоняюсь вперед, подсовываю руку под колени Джейс и бережно, как самое ценное сокровище, беру её на руки. Никакими словами мне не передать то ощущение бархатного шелка её кожи под оголенными нервами в моих руках. Она чуть дрожала, должно быть от волны прохладного воздуха, что я вызвал, когда наклонялся к ней. Мне нравится смотреть, как по её маленькому, восхитительному телу пробегают мурашки, приподнимая бесцветные волоски на коже. Я нес к постели самую свою дорогую ношу в мире, только сейчас замечая, что покрывало с неё уже, каким-то таинственным образом, исчезло, а одеяло откинуто в сторону. Это ложе уже было приготовлено для нас. Моя малышка оказалась куда смелее и решительнее меня самого.
Джейс смотрела на меня, видела мою понимающую улыбку и смущенно опустила глаза, кладя голову мне на плечо. Она хотела что-то сказать, но я не дал. Опираясь на одно колено со всей осторожностью опустил её на простынь и, нежно целуя, сказал:
— Я люблю тебя, Джессика Гордон. И буду любить всю жизнь.
Синие глаза были широко распахнуты и, не мигая, смотрели на меня. Она не расплела кольца своих рук, что обвивали мою шею. Напротив, как только коснулась спиной прохлады льняных простыней, сама потянулась ко мне и потянула меня. А мне хотелось смотреть на неё. Ласкать взглядом. Именно сейчас, когда на ней нет ни одного лоскутика одежды. Нет ни одной преграды. И я, сдерживая вес своего тела на вытянутой руке, наклонился, чтобы быстро поцеловать Джейс, а затем отстранился и с лукавой искоркой в глазах спросил:
— Выключить большой свет?
На полноценный ответ я и не рассчитывал: Джейсон прикусила губу и несколько раз энергично кивнула. Тогда я протянул руку через неё к прикроватному столику и включил ночную лампу. Затем встал и решительно направился к выключателю, что находился на стене, справа от двери. Один щелчок, и комната погрузилась в полумрак. А я стою, и не могу оторвать взгляд от маленького, хрупкого и такого желанного тела, что чуть вздрагивая, лежит в моей постели. Я стою и смотрю, смущенно улыбаясь, как отливает солнечной бронзой её загорелая кожа, контрастируя с белым холодом простыней. Но и она сканирует меня, нервно кусая губу. Стискивает лен в кулачках и чуть покачивает согнутыми в коленях ножками. Она волнуется, это видно. И нет бы мне, дураку, просто лечь рядом с ней. Но я хватаюсь за ворот растянутой футболки, со спины, и, стаскивая её через голову, бросаю на пол. Мне хочется, чтобы Джейс смотрела на меня. И она смотрит. Девичье любопытство берет верх над скромностью и робостью, и она, чуть приподнимается, опираясь на локоть, и вытягивает шею. Синие глаза становятся невероятно огромными и занимают, как мне кажется, половину лица, когда я снимаю пижамные штаны и предстаю перед ней в полный рост, демонстрируя всю силу своего желания.
Я делаю шаг к ней. Еще один, готовый к тому, что она передумает, замотает головой, вскочит с кровати и убежит. И когда она поворачивается на бок, опираясь на руку, я почти готов к этому. Но ничего такого не происходит: Джейс просто решила пододвинуться, уступая мне место в этой огромной кровати. Кажется, она слышала, с каким облегчением я выпустил воздух из легких.
Все, Джейс, сейчас я окажусь рядом с тобой, и пути назад у тебя уже не будет.
Я, как мантру, повторяю про себя: главное, не спешить. Не напугать. Не торопиться. Помнить, что для неё это впервые. Целовать, ласкать, нежить. Расслаблять, отключать её разум, заставить довериться чувствам и ощущениям. Желанию. Но, черт, как же трудно себя сдерживать! Потому что я безумно хочу эту девочку. Оказаться внутри. Подчинить её себе, всю. Управлять её страстью, её желанием.
Трудно, как же дьявольски трудно сдерживать себя. От осознания того, как Джейс стонет, как извивается, как тает от моих прикосновений, я могу взорваться в любую минуту. Я балансирую на грани, целуя шелковую кожу, упиваясь её вкусом. Сейчас я верил, что мечты сбываются. Я знал это. Когда-то я мог только мечтать о таком, а сейчас видел, как Джейс выгибает спину, тянет простынь, сминая её в кулачках, подтягивает колени к груди, сжимая бедра, выстанывает мое имя. И это сводит меня с ума.
Я целую её, всю. Обжигаю чувственную кожу её же именем, сорвавшимся с моих губ, и мне кажется, что жажду обладания этой девочкой утолить просто невозможно. Но и долго выносить эту пытку я уже не в состоянии.
— Джейс, — я устраиваюсь между её ног, глажу по волосам и смотрю, как трепещут её закрытые веки. Но не спросить не могу. — Ты уверена?
Синие озера распахиваются, выплескивая томное желание. Она приподнимает уголки губ в слабой улыбке, запускает пальчики левой руки в мои волосы, а правой касается щеки. Так доверчиво, трогательно и нежно. И произносит:
— Марк, я хочу…
А я глупо улыбаюсь в ответ и продолжаю целовать её. Закрытые глаза, кончик курносого носа, плавный изгиб бровей. Медленно, осторожно двигаюсь, растягивая, готовя. Я знаю, что причиню ей боль. Физическую. Потому что моральную, я сейчас клянусь себе в этом, причинить не смогу никогда. Я слишком сильно люблю её для этого. Уважаю. Но я хочу её всю. Хочу заполнить собой. И поэтому, ожидая чего угодно: вскрика, плача; того, что она оттолкнет меня, ударит; просунул руки ей под спину и крепко обнял, не собираясь никуда отпускать её, вдавить в себя, начать уговаривать, успокаивать, делаю одно сильное движение в неё, руша все преграды и привязывая этим Джейс к себе навсегда.
Она не кричала, не плакала. Не оттолкнула. Её руки только сильнее обвили мою шею, а пальчики острыми короткими ноготками вонзились в кожу. Она сильно, судорожно, со свистом, втянула в себя воздух, подалась ко мне, утыкаясь носом в шею, и замерла.
— Малышка, — голос мой срывался и дрожал. Как бы я хотел избежать этого, — Прости. Очень больно?
Она покачала головой, но я чувствовал, как порхают по моей коже, во впадинке на ключице, её длинные ресницы, и как капли соленой влаги скатываются вниз по моему телу.
— Н-нет, терпимо… Не останавливайся. Только, пожалуйста, не так…
Я снова склонился над ней, бережно опустив свою девочку на подушку, и стал осыпать мелкими поцелуями: ключицы, груди, ложбинку между ними. И говорил:
— Джейсон. Моя любимая, моя сладкая, такая желанная девочка. — Я осторожно и размеренно двигался в ней. — Я так люблю тебя. Теперь ты моя. Только моя. И я никому, никогда, тебя не отдам.
Я видел её робкую улыбку; чувствовал, как ослабили свою хватку тоненькие пальчики, теперь просто перебирая пряди моих отросших за лето волос; как приподнимаются навстречу мне её бедра. И сдался, плененный теснотой и жаром внутри неё самой.
